Маскавская Мекка
Шрифт:
Ниночка помолчала.
— Он не появится, — расстроенно сказала она.
— Что значит — не появится? — переспросила Твердунина. — Заболел?
— Он, Александра Васильевна, только что в Краснореченск отбыл.
— Надолго?
— Навсегда, — ответила Ниночка. — Я думала, вы в курсе…
Ба-бах! — ударило и гулким колокольным звоном отдалось в голове Александры Васильевны.
Навсегда!
Вообще-то, она догадывалась, что в области Клейменов не засидится. Так и должно быть: район, область, край — три ступени территориальной иерархии. Но все-таки:
— Я в курсе. Просто не знала, что сегодня, — соврала Твердунина и не утерпела: — А вас не взял?
— Он хотел, но… — сказала Ниночка, и голос ее горестно дрогнул.
Вот и поделом, — злорадно подумала Твердунина. — Там своих профурсеток сколько хочешь!..
Три года назад, когда Клейменов уходил в обком, Ниночка, его смазливая секретарша, осталась у Твердуниной. Однако Александра Васильевна терпеть не могла ее глупого хихиканья, и скоро они расстались. Сам же Михаил Кузьмич, узнав, что вместо того благоуханного цветка, что он сам когда-то подсаживал на секретарский стул, вырос бурый кактус в лице Зои Алексеевны, язвительно заметил, что это лишь подтверждает его давнее убеждение: ни одна красивая женщина, будь она хоть секретарем КК, не станет терпеть возле себя другую, хотя бы немного привлекательную, если тем или иным способом может от нее избавиться, — на что Александра Васильевна несколько обиделась. А Ниночку Клейменов через полгода забрал к себе в область — и даже какое-то жилье ей там организовал.
Но все-таки: каков Михаил Кузьмич! Слова не сказал!.. Да и дьявол бы с ним: не сказал и не сказал, переживем… Важно другое: если Клейменов не известил ее о своем возвышении, значит, лично для нее никаких перемен не последует, — первый секретарь Голопольского района остается на прежнем месте.
Черт возьми! Почему-то обидней всего бывает, когда рушатся именно такие надежды — робкие, не имеющие права на жизнь. Человек сам гонит их от себя, а они все же не оставляют его, шуршат, как мыши в темном углу…
Аппаратная жизнь, как и всякая другая, содержит в себе незначительный элемент лотереи. И поэтому надежда на случайный выигрыш — застенчивая, сама осознающая свою беззаконность — все-таки жила в ней. Ведь могло, могло так повернуться, что при будущем возвышении Клейменова именно она займет его место. Ведь крутится лотерея судьбы! прыгает шарик! продолжается игра! Бывало, мечтательно задумывалась об этом… но через минуту встряхивала головой и снова принималась за дела.
И вот на тебе — ба-бах!.. Черт-те что!
— Кто же теперь? — как можно более беззаботно спросила она. — Веселов или Мурашин?
Ниночка молчала. Потом откашлялась, словно готовясь произнести что-то очень важное, а Александра Васильевна уже догадалась — что именно, и сердце у нее снова сжалось и стукнуло лишний раз.
— Не Мурашин и не Веселов, — несколько замогильным голосом проговорила Ниночка. — Не из наших.
— Не из наших! — эхом отозвалась Твердунина. — Это точно?
— Уж куда точнее, — вздохнула Нина. — Николай Арнольдович
Они помолчали.
— Выходит дело, с варягом будем жить, — с плохо скрытым недовольством заметила Нина.
Александра Васильевна и сама испытывала легкую растерянность. Конечно, было бы проще, если бы «первым» стал Мурашин или Веселов — свои люди; а так-то кого еще назначат? с кем пуд соли есть?..
— Ничего страшного, — мягко сказала она, хотя на самом деле ей следовало одернуть собеседницу: в конце концов, кандидатура «первого» — дело нешуточное, и не секретаршам, пусть даже смазливым, рассуждать по этому поводу. — Не волнуйтесь. А Николай Арнольдович на месте?
— В промышленном. Он под вечер к вам собирался подъехать.
— К нам? — переспросила Александра Васильевна.
— К вам, именно к вам, — с непонятным нажимом повторила Ниночка.
— То есть… ага. Ну, хорошо. На всякий случай: попросите его позвонить, если появится.
Она положила трубку, поднялась в задумчивости. Подошла к окну и снова посмотрела на памятник. Нет, все-таки со спины это выглядит куда пристойней — по крайней мере, можно вообразить, что правую руку он держит у груди.
Значит, Ч-тринадцать… Конечно. В «первые» по-другому не ходят. Так-так… Если Клейменов уже убыл в крайком… это что же значит: новый «первый» появится сегодня ночью? Ответственным назначен Мурашин. Понятно, кому ж еще, как не «второму», отвечать за такое дело… А кто с ним? Скорее всего, Веселов.
Но если с ним будет Веселов, то Мурашину следует вечером ехать вовсе не к Твердуниной в Голопольский, а в Колупаевский к Веселову. Здесь ему делать нечего. Совершенно нечего. Если только не представить, что… Черт возьми, да неужели Мурашин собирается взять с собой не Веселова, а ее?!
Александру Васильевну бросило в жар. Ну, это уж совсем ни в какие ворота! Женское ли дело — принимать по Ч-тринадцать? Почему бы, действительно, ему не с Веселовым — как-то естественнее… Он с ума сошел! Этого ей только не хватало!..
Но в ту же секунду она вспомнила голубые глаза Мурашина и поняла, что с Николаем Арнольдовичем не страшно. Нисколечко! Пускай берет ее — пожалуйста, она согласна! Иначе и невозможно. Что же, вот Мурашин сейчас приедет, а она ему: ах! нет! что вы! я нервничаю! я так волнуюсь! я не поеду!.. Так, что ли? Нет, это не по-гумунистически. А что по-гумунистически? А по-гумунистически — сжать зубы и выполнить директиву Ч-тринадцать!
Она стояла у окна, невидяще глядя, как струи дождя хлещут по лужам. Их ровный шум походил на недовольный ропот дальних голосов. Ну и погода. По такой погоде… по такой погоде без сапог нельзя…
Вздохнув, она собранно вернулась к столу. Телефонный диск скрипел и пощелкивал.
— Игнатий? Здравствуй, это я. У тебя все в порядке?.. Я о чем хочу тебя попросить… Домой придешь, вытащи, пожалуйста, из кладовки резиновые сапоги. Что?.. Что значит — прохудились? А вторые?
Помолчала, слушая ответ.