Маски Черного Арлекина
Шрифт:
«Тук... тук...» – стучал посох по каменным плитам, и одному незадачливому пареньку-слуге, что рискнул обернуться, прежде чем спрятаться в темном проходе, вдруг показалось, что деревянный змей повернул к нему голову, а из оскаленной пасти на миг вырвался раздвоенный язык, хищно облизнувший чешуйчатую морду.
Ходила легенда, даже не легенда – скорее слухи, что посох у мессира Архимага вовсе и не простой, а наделен своим расчетливым разумом и, кроме того, может даже говорить. И пусть никто и никогда не слышал его голоса, многие верили, что это действительно так, ведь с кем же тогда все время разговаривает великий волшебник, когда находится в полном одиночестве? О его привычке что-то бормотать себе под нос при ходьбе было известно многим. Были, правда, и такие, кто утверждал, что, мол, Тиан просто-напросто
– Да не спеши ты так, Тиан, – задыхаясь от быстрой ходьбы, прохрипела деревяшка, состроив на резной морде выражение крайнего недовольства. – Раньше, чем положено, суд не начнется, и неважно, когда ты там появишься...
Маг не ответил и шага не замедлил. Их путь лежал по широкому коридору второго этажа Асхиитара, в конце которого был расположен зал Высокого Орденского Трибунала. Вдоль стен выстроились древние доспехи, равнодушно разглядывая проходящих по галерее из-под пустых забрал. Каждый из этих безжизненных «рыцарей» держал в руках оружие: мечи, цепы, булавы и щиты с изображением старых гербов. В промежутках между доспехами на стенах висели мрачные гобелены, изображающие сцены сражений, изумительных красавиц и грозные лики мифических чудищ.
– Что собираешься делать? – Посох презрительно оглядывал столь приевшиеся ему за века знакомые стены.
– Я собираюсь спасти своего сына, – сжав зубы, ответил Тиан.
– Это-то понятно, но вряд ли тебе удастся убедить этих орденцев, что Ильдиар невиновен, потому как у них, понимаешь ли, объявилась уйма свидетелей, которые...
– ...которые ничего на самом деле не видели, – зло закончил Архимаг.
– Да, но ты их не убедишь. Они настроены казнить Ильдиара, и они его казнят.
– Еще одно подобное слово, и я тебя сожгу в камине, Гарн.
– А-а-а, я понял. – Посох ехидно оскалил клыки. – У тебя есть что-то. Ты что-то раздобыл? Говорил с кем-то? Расскажи...
– Не здесь. Тайная стража продалась без остатка, и любое мое слово могут услышать.
– Тебе не кажется, Тиан, что здесь что-то творится? – Змей обвел мордой полукруг, указывая на стены дворца. – И в самом Асхиитаре, и вообще в королевстве? Мы вернулись из нашего с тобой странствия в не слишком-то удачное время... Главный вопрос: куда делся Каземат? Я не могу понять, что происходит, но ничего хорошего это не сулит ни Инстрельду, ни твоему сыну, ни тебе.
Маг не ответил. Как ни прискорбно это осознавать, посох был прав. Власть короля уходит, и сеньор Прево бесследно исчез в тот самый момент, когда он больше всего нужен. Мнимые преступления Ильдиара перед народом – это лишь один из множества ножей, разрезающих королевскую мантию на лоскуты. На последнем Коронном Совете было видно, что бароны, некоторые графы и даже герцоги уже едва ли не пеной исходят от ожидания. Каждый мнит себя единовластным правителем на пожалованных королем землях. Никто не желает быть верным вассалом, каждый лелеет мечты самому стать сюзереном первого ряда. Всем этим пустоголовым напыщенным лордам кажется, что корона Гортена – их рабский железный ошейник, все они уже мечтают о «свободе», пусть каждый и выстроил ее понимание для себя по-своему... Свобода... хм... Свобода для них означает лишь смерть. Неужели они не понимают, что поодиночке Деккер их попросту проглотит, не тратя лишнего времени, чтобы даже как следует прожевать? Тщеславные глупцы... Жаждут власти? Они ее получат. Эх, преподать бы им урок. Поглядеть бы со стороны, как запылают их замки, когда нежить войдет в их дома, как начнет разрывать на куски их жен и детей, и на то, как они сами будут на это смотреть... Что ж, очень скоро, быть может, всем представится такой случай.
Но вот уже и открытые двери зала Высокого Орденского Трибунала.
– До чего же мрачное местечко... – неслышно для других пробормотал Гарн. – Никогда его не любил.
И правда, темный камень стен давил со всех сторон, навевая еще более мрачные мысли. Огоньки факелов, которые были развешаны в кольцах по стенам зала, дрожали, будто преступники перед приговором. Они не могли развеять тьму под высоким потолком. Кое-кто поговаривал, что там, прямо под черными сводами, прячутся жуткие механизмы и цепи, дабы подвешивать подсудимых посреди зала. Вдоль стен шли два ряда зловещих колонн, выполненных в виде скрюченных мукой и ужасом людей, облаченных в лохмотья и изломанных в страшных позах. Это были самые известные убийцы и преступники, представшие перед Трибуналом за века его существования. Когда-то их создал по велению короля Инстрельда II известный своей склонностью к искаженным страданиями формам безумный скульптор Уеллер Берон. Тогда злому монарху столь понравилось творение Берона, что он простил мастеру все прегрешения, напоследок, правда, отрубив бедолаге руки по локти, когда тот перестал быть ему нужным.
Первый ряд судейских и последующие ряды свидетельских кресел были традиционно обиты алым бархатом, чтобы скрыть, как поговаривали, следы крови, когда в древности кого-то из неугодных членов Трибунала посредством интриг убивали прямо здесь. Даже обычная для дворцовых покоев черно-белая шахматная кладка плит пола лишь усугубляла впечатление угрюмой обреченности.
Тиан прошел в зал, и гвардейцы с грохотом закрыли двери за его спиной – все уже были в сборе. Его величество сидел в самом центре первого ряда кресел. Он был облачен в ало-синий бархатный камзол и парчовый алый плащ с изображением золотых лилий и львов. Голову короля венчала золотая корона, и на каждом из ее острых зубчиков плясали отсветы факелов, делая их похожими на клыки какого-нибудь монстра, что в ярости скалится в небо. Лицо монарха застыло и не выражало ничего, словно у деревянной куклы.
«Не хватает только нитей марионетки. Как же обманчива твоя власть здесь, милый мальчик!» – печально подумал Тиан.
По обе стороны от его величества располагались места великих магистров главенствующих в королевстве орденов.
Председательствовал на Трибунале сидевший справа от короля Рамон де Трибор, гордый и тщеславный старик, магистр Таласской Розы. Руки в тонких атласных перчатках сжимали серебряный магистерский жезл, выполненный в виде кованой розы с острыми шипами и витыми листьями. Сапфирный поясок перетягивал изысканную синюю котту с отороченными мехом рукавами и воротником. Белоснежные облегающие штаны-чулки, по слухам, были привезены ему в подарок из далекого заморского Роуэна, как и пышный бант из алого бархата, что скреплял его седые пряди. Завершали облик сапожки из тонкой, но при этом невероятно прочной кожи василиска – вещь неимоверно дорогая и до боли щегольская. Вырядился, ничего не скажешь... Весь вид магистра выражал, что он в действительности явился не на суд, а на некое представление, где собирался быть ведущим актером и при этом автором всего действа.
Подле него как на иголках сидел взволнованный сэр Винсент Акран, молодой магистр Златоокого Льва, облаченный в алую тунику со знаком своего ордена – золоченым львом на груди. Совсем еще мальчишка, полный наивности, выспренних устремлений и истовой веры в несокрушимую силу правды. Дальше следовало пустое место – кресло человека, который сейчас стоял на помосте обвиняемого в центре зала. По левую руку от короля располагались места двух последних судей: Архимага Тиана и первосвященника Хранна отца Мариуса Дирана.
В креслах второго и третьего рядов, поднимающихся полукругом в зависимости от удаления от центра зала и помоста, сидели самые почетные рыцари королевства. Судебного голоса они не имели.
Перед судьями, склонив голову долу, на широком каменном помосте стоял Ильдиар де Нот, граф Аландский и магистр ордена Священного Пламени, облаченный в длинную, стекающую на пол мантию с подолом, на несколько футов растекшимся вокруг него, и двумя белыми лилиями – по одной на каждом плече. Рыцарь, лишенный меча, не имел права глядеть в глаза благородному собранию. Слува самозащиты он также был лишен – до конца Трибунала уста его были связаны покровом молчания и говорить подсудимый мог лишь по дозволению Председателя. Единственное, что у него осталось, так это – возможность молиться, обращаясь мыслями к Хранну, покровителю воинов, и Синене, заступнице неправедно осужденных.