Маски Тутанхамона
Шрифт:
На протяжении семнадцати лет верховный жрец был Солнцем правосудия и царства. При Сменхкаре именно он добился объединения верховных жрецов, что стало началом примирения. Он смотрел на Первого советника с той же ясностью во взгляде, как в былые времена. Неблагодарность регента, та поспешность, с которой он отказался от культа Атона, молчание царя, — из-за этого, как ему казалось, не стоило огорчаться. Это вызывало лишь легкую, немного печальную улыбку.
— Должен ли я просить о помощи верховного жреца Амона? Теперь он процветает.
Тхуту
— И все-таки Атон существует. Несправедливо, что он подвергается унижению.
— Несправедливо, — согласился Тхуту. — Несправедливо, что раздоры людей влияют на богов. Пиши мне, когда у тебя не будет ответа от других. Пока я буду на этом посту, ты можешь на меня рассчитывать.
Услышав последние слова Первого советника, верховный жрец поднял брови, но воздержался от вопросов.
После ухода Панезия Тхуту остался сидеть, размышляя над тем, что же боги думали обо всем этом.
На другом берегу Великой Реки верховный жрец Хумос покинул свой дом и в сопровождении секретаря отправился в Дом Жизни при храме Амона. Его внимание привлекли двое слуг, которые развешивали белье для сушки в дальней части сада, и затем он вошел в первый из залов, где находились писцы. Они подняли головы и пожелали ему счастливого дня. В ответ он произнес такие же пожелания. Он подошел к одному из писцов по имени Уабмерут, что означает «Чистая любовь», и склонился над ним.
— Брат, могу ли я поговорить с тобой?
Уабмерут быстро встал. Это был молодой человек двадцати семи лет с живым взглядом и лицом, на котором слишком рано стали заметны следы долгих размышлений.
— Сочту за честь, верховный жрец.
Он положил свою дощечку на пол, закрыл чернильницу и, заткнув перо за ухо, последовал за верховным жрецом в сад. Хумос наблюдал за ним, пока он все приводил в порядок, затем едва заметно улыбнулся и сказал:
— Уабмерут, я уполномочен тебе сообщить, что его величество высоко оценил твое прилежание и понимание, с каким ты отнесся к его выбору, и назначил тебя своим переводчиком при общении со скульпторами и художниками.
Уабмерут низко склонил голову.
— Именно ты выбрал меня, верховный жрец, и тебе я обязан этой честью.
— Царь просил вручить тебе это кольцо в знак оценки твоих достоинств.
Писец положил украшение на ладонь: скарабей на золотом кольце, покрытый глазурью красного цвета, символизировал Настоящее и Будущее, то есть Вечное Повторение. Затем он бросил пристальный взгляд на верховного жреца.
— Именно к тебе должен вернуться столь великолепный предмет, верховный
— Я уже вознагражден, — сказал Хумос.
По выражению лица верховного жреца было понятно, что ему необходимо еще что-то сказать, и писец был достаточно сообразительным, чтобы сделать вид, будто этого не заметил. Он ждал.
— Ты видел статуи, заказанные царем? — возобновил разговор верховный жрец.
— Я много раз бывал в мастерских скульпторов с тем, чтобы направлять их в соответствии с моими скромными знаниями. Но я не видел всех установленных статуй, за исключением тех, что находятся в храме Хонсу, и, конечно, большой триады храма Амона.
Хумос покачал головой.
— Не показалось ли тебе, что слишком много венцов атеф?
Собственно, это и было целью беседы. Уабмерут так и предполагал.
— Это венец богов, — напомнил верховный жрец. — В первую очередь им отмечен Геб.
— Это — правило, — согласился писец.
— Я насчитал восемь изображений царя, увенчанного венцом атеф.
— Но именно царь этого потребовал.
«Мальчик тринадцати лет отроду возомнил себя богом, — подумал Хумос. — Он заражен той же манией величия, что и его брат Эхнатон. В сравнении с ним Сменхкара был олицетворением скромности! И кому достанет смелости напомнить ему о приличиях?» Хумос вздохнул.
— Ты ему сказал о несоответствии?
— Я не знал, как это сделать, верховный жрец. На моих эскизах для триады была только корона. Он лично все исправил и снова нарисовал венец атеф. Более того, — продолжил Уабмерут, — на рисунке, который скульптор предложил для триады, были изображены бог Амон и богиня Мут, возлагающие руки на плечи царя. Царь этот вариант отклонил и навязал композицию, которую мы потом увидели.
— Она непочтительна, — сказал Хумос. — Будто это царь увлекает за собой богов.
— Царь также потребовал от скульптора, чтобы тот сделал лицо бога, насколько возможно, похожим на свое.
Отвага уже граничила с кощунством.
— Надо будет тверже настаивать на соблюдении правил, — заявил Хумос. — Эти скульптуры предназначены для прославления богов, а не только царской персоны.
— Тогда в Мемфис должна быть направлена соответствующая инструкция, — сказал Уабмерут. — Царь забрал с собой чертежи статуй и барельефов, которые были выполнены для него здесь.
— Мы рискуем обнаружить множество венцов атеф в Мемфисе и прилегающей местности.
— Возможно, ты мог бы обратить внимание верховного жреца Нефертепа на это. Хотя у его величества очень сильное желание украсить свои изображения венцом.
Да, царь отличался упорством. Озабоченный Хумос взялся руками за голову.
— Тогда надо будет привлечь внимание регента к этому вопросу, — сказал Уабмерут.
На повороте аллеи оба мужчины встретили Уджбуто, писца-садовника, который держал в руках стебель мяты. Он почтительно склонился перед верховным жрецом и задумчиво ему улыбнулся. Затем он стал покорно ждать.