Маски Тутанхамона
Шрифт:
Там сверкали на солнце золотые верхушки обелисков. Бились желтые орифламмы на легком ветру. Они прошли через двор, где фараон совершал ритуал очищения, прежде чем попасть в первый зал. Суетились жрецы. Слуга подметал пол. Жрец в окружении верующих приносил жертву, и воздух был наполнен запахом пригоревшего мяса и молока.
Придворная дама повела свою госпожу к стене часовни. Там была огромная скульптура. У Анкесенамон перехватило дыхание. Тутанхамон стоял между Мут и Амоном, держа их фамильярно за руки, как равных, и якобы
Он занял место бога Хонсу.
Сирота обзавелся родителями.
Придворная дама предложила посетить другой храм, но царица сослалась на то, что была утомлена, и пожелала возвратиться в Фивы.
Когда царь по возвращении, в середине третьего месяца сезона Паводка, нанес ей визит, он триумфально улыбался. Погладив ее по щеке, он заявил:
— Я возвратил своего отца.
Она чуть не спросила его, получил ли он удовольствие в Южном Гареме. Ее снова охватили сомнения относительно психического здоровья супруга.
Во время ужина он вел нескончаемый рассказ, почти монолог, о своей поездке и возвращении.
Три дня спустя в конце беседы с Аем он заявил, что скоро переберется в Мемфис.
— Но твой гарем где будет находиться? — спросила она внезапно.
— Везде, где я буду, — ответил он.
Пасару она рассказала, что один этаж крыла дворца Фив, где она никогда не бывала, приспособлен для размещения приблизительно двадцати девиц из Долины, Куша и Пунта, отправленных Гуей. Но, ради Мина, что он с ними делал?
— Что об этом говорит твоя мать?
— Что он провел там три или четыре ночи.
Она почувствовала раздражение. Ситуация казалась все более и более непонятной.
На следующий день Тутанхамон уехал в Мемфис с целой свитой, куда входили архитекторы, скульпторы, писцы Дома Жизни Карнака. Он давал советы, как строить новые храмы и воздвигать новые статуи своей обожествленной особы. Он увез с собой Пасара, так как ему казалось, что следует уезжать и возвращаться в колеснице из электрума.
А может, он решил, что во время его отсутствия царица не имела права на удовольствия, будь то телесные или сердечные? Даже по доверенности. Она осталась вдвоем с Сати. Бывшая кормилица, ставшая ее доверенным лицом, рассказывала ей о своих кобрах и высоком разуме животных.
— Они читают твое сердце лучше, чем ты читаешь рукописи.
Тремя месяцами позже Анкесенамон была срочно вызвана к супругу в Мемфис. Сначала она обрадовалась возможности встретиться с Пасаром, но ее радость была омрачена тем, что с ней обращались как с частью движимого царского имущества. Что ему было надо от нее?
— Я проклинаю царскую власть и не хочу подчиняться царю! — воскликнула она вечером, оставшись наедине с Сати.
— Жизнь твоей сестры со Сменхкарой была спокойнее, но она уехала, — заметила та.
— Но я же не могу уехать! Как бы я уехала? Куда?
— Давай представим, что он всегда будет в Мемфисе, — сказала Сати, положив руку на плечо той, которую знала еще ребенком, и чья история была ей известна лучше, чем кому бы то ни было в мире.
Анкесенамон заплакала.
— Ты как моя мать, — сказала она.
Кормилица ее обняла.
Когда слезы высохли, Анкесенамон позвала Тхуту, чтобы узнать больше, попытаться разобраться в этой путанице — между божественным и реальностью, чему никакое воспитание и образование не поможет.
Тхуту охотно откликнулся:
— Его величество проникся божественной природой своей личности и величественным характером миссии Реставрации. Он стремится восстановить влияние божеств в царстве.
Предчувствуя по настойчивому взгляду царицы, что его ответ ее не удовлетворил, он осторожно добавил:
— Мне кажется, что иногда я вижу в его величестве исключительную страсть его покойного брата, царя Эхнатона.
Первый советник не мог больше об этом говорить. «Тутанхамона захватила та же мистическая страсть, — подумала она, — что и ее отца».
— Как к этому относится регент? — спросила она.
— Думаю, он доволен гармонией в царстве, которой способствуют труды царя.
Иными словами, духовенство было покорено этой бурной деятельностью, а регент, мучимый тревогами на протяжении нескольких месяцев, теперь чувствовал себя удовлетворенным.
— А Хоремхеб?
В глазах Советника появился блеск:
— Командующий надеется, что восстановление гармонии в царстве распространится и на армию.
Открытым текстом он говорил о том, что армия также не процветала, как и духовенство.
Она опустила голову, частично в знак согласия, частично в знак уважения к Советнику. «Воображаемое, — сказала она себе, — есть форма прожитого, которая принадлежит реальности». Она это осознала с невыносимой ясностью. Весь мир сознавал бред ее супруга, но весь мир к этому приспосабливался, потому что он был царем и его излишний религиозный пыл льстил духовенству — ведь все любят, когда их гладят по шерсти.
Ее отец жил в воображаемом мире семнадцать лет. А сколько же выдержит Тутанхамон?
27
ЭСКИЗЫ БОТАНИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРИ ПРИБЛИЖЕНИИ БУРИ
— Увезу моих сестер в Мемфис, — проговорила Анкесенамон, глядя в сторону.
Она сама не знала, к кому обращалась: к придворным дамам? К Хранительнице своего гардероба? Никто не мог ей в этом отказать. Уадх Менех не в состоянии был найти Тхуту. Хоремхеб находился в Мемфисе вместе с царем. Ай уехал на несколько дней в Ахмин отдохнуть. Во всяком случае, решение этого вопроса было в ее власти, и только. Она велела кормилице приготовить сундуки царевен для отъезда на следующий день.