Маски. Иллюзия превращений
Шрифт:
Орино, склонив голову к плечу, некоторое время с интересом всматривался в мое лицо, прежде чем медленно ответил:
– Это необычно так – отдыхать дома с кем-то… Непривычно. Я еще не понял, лучше так отдыхать или хуже.
Понятно! Помимо оговоренных обстоятельств, меня еще и как объект для утоления голода общительного характера используют. Одному тут наверняка тоскливо. Что ж, я не против. Мне с гидом тоже интереснее. Пусть он наблюдает за мной, а я буду его мир рассматривать.
– Хочешь прогуляться по суше или полетать? – предложил мне Орино.
– Прогуляться! И полетать! –
Мы отнесли мой зум домой и отправились по узкому перешейку между двумя зеркальными безграничными водными территориями.
– А как сообщаются водные жители, разделенные сушей? Или суша где-то обрывается? – полюбопытствовала я.
– Эти пояса суши очень длинные, они переплетаются между собой, обвивая всю планету. Но под водой, на глубине, часто встречаются подземные тоннели, пронизывающие породу насквозь. Некоторые совсем узкие, другие очень широкие, такие, что позволяют пролететь даже леталке. Все местные жители прекрасно знают маршруты, так что проблем с сообщением нет. В крайнем случае, можно по воздуху. Есть и у истинных верлианцев свои переместительные аппараты, просто изнутри они заполнены водой, – подробно объяснял Орино, опять напомнив мне доброжелательного хозяина, с гордостью знакомящего гостя с достопримечательностями.
Это было так здорово – просто идти рядом по настоящей земле, дышать несинтезированным воздухом и смотреть на реальные растения, а также на обнимавший сушу с обеих сторон океан. Верлианская наземная растительность, в которую я нырнула с молчаливого разрешения Орино, вопреки своей внешней «остроте», на ощупь оказалась очень мягкой. Высоких растений я не заметила. Разве что своеобразные лиловые кусты, достигавшие моих плеч. Еще отметила общий фактор – вместо корешков, уходящих в грунт, у верлианских разномастных «травинок» на поверхности почвы имелось уплощенное, схожее с широкой пластиной основание.
А уж когда из-за ближайшей травяной кочки-розетки размером с приличный таз появилась невероятная, сантиметров сорок в длину, живность, я едва не села на землю от удивления. Это нечто каким-то образом напоминало сухопутную «рыбосороконожку»: по крайней мере, на поблескивающем сиреневыми чешуйками округлом длинном тельце вроде бы имелись плавники. Но «оно» шло, перемещалось вперед. Нижние множественные плавники-гребешки выглядели довольно прочными, во всяком случае, существо, передвигаясь, уверенно опиралось на них туловищем. Не подумав, протянула руку, стремясь на ощупь познакомиться с очередным верлианским дивом. Орино руку перехватил, не позволив ей достигнуть цели:
– Стол сильно укусить может. Он хищник, и зубы очень острые.
В шоке уставившись на злодея, попыталась соотнести его забавный внешний вид и грозную натуру.
– А по нему и не скажешь! Такой забавный, – провожая взглядом хищника, деловито спешащего к противоположному краю суши, заметила я.
– На земле они не нападают, если только ты сама к нему полезешь. А вот в воде… Да еще сбившись в стаю… Своими крепкими челюстями, вцепившись в тело, вырывают куски плоти, и так пока до скелета не обглодают. Нередко по их вине гибнут мои сородичи, – серьезно сообщил Орино.
Обалдеть! Вот и гуляй тут одна.
– А у вас опасный мир! – воскликнула я. – Много случаев гибели в результате нападения таких хищников?
– У нас естественный мир, и хищников в нем немало. И стол далеко не самый опасный. На суше нет собственной фауны. Вот только столы иногда выбираются из воды, да еще может крид пролететь. Они перемещаются высокими скачками, взлетая над поверхностью воды или земли. Все остальные живут в воде. И у нас, как и в любом другом живом мире, на территории дикой природы надо быть готовым ко всему. Тут каждый может стать добычей хищника. Случаи гибели моих сородичей нередки, потому и мальков выгуливают под присмотром. Ведь они особенно беззащитны.
Решила для себя, что во время завтрашнего путешествия в подземный город буду предельно осторожной, на всякий случай шарахаясь не только от «столов», но и от «стульев» и «диванов»… А вообще, забавное языковое совпадение.
Гуляли мы часа два, отошли далеко, километра на четыре. За это время больше никаких животных я не увидела. Действительно, одиноко так жить…
Ужинать я отказалась, и это почему-то заставило Орино помрачнеть и насупиться. Но после сверхсытного обеда чувства голода до сих пор не было, а смысл тогда объедаться на ночь?
Как только мы вернулись с прогулки, заскочила на минутку в ванную – привести себя в порядок. Потом, засветившись на кухне и в шутку объявив о намерении голодать в знак поддержки обиженных жизнью столов, собралась лечь спать: день выдался утомительным, а завтра ожидалась не менее насыщенная программа.
– Почему обиженных жизнью? – Орино удивленно мигнул глазами.
– Почему что их никто не любит, – загадочно улыбнулась я и, подпрыгивая на ходу от смеха, ускакала обратно в ванную.
Только успела захлопнуть за собой дверь, как услышала вопрос верлианца, который явно притопал следом:
– Я войду?
– Нет! – уже стянув одежду, испуганно пискнула я.
Спустя минуту как-то глухо прозвучал вопрос:
– Может быть, я хотя бы ванну тебе приготовлю?
В принципе я была не против, сил уже не осталось. Да чего там, я бы и от его услуг по помывке себя не отказалась, но… обстоятельства не располагали ни к его присутствию, ни тем более к принятию ванны.
– Сама сделаю.
Сейчас быстро ополоснусь и в постельку. Даже верлианский гидроматрас уже не пугал. Вот что значит здоровая усталость.
Справилась с гигиеническими процедурами я быстро. В одних трусиках и полотенце, скрутив волосы на затылке и подхватив бутылочку с молочком, отправилась в спальню. Нижняя челюсть неожиданно решила жить отдельной жизнью, вынуждая меня постоянно зевать. Поэтому даже первоначальное намерение натянуть сорочку на ночь решила отбросить. Скрывать все равно уже нечего, а ее еще надеть надо – целое дело, в общем. Просто плюхнулась на кровать и, из последних сил держа глаза открытыми, принялась втирать в кожу молочко. Мама меня с раннего детства приучила: для кожи увлажнение, как и для всего живого, – вопрос первоочередной. Так что у меня это уже рефлекс!