Масорка
Шрифт:
Не дав ему докончить последнее слово, донья Эрмоса выбежала из комнаты.
Тогда дон Мигель подошел к своему другу, который успел уже немного отдохнуть, дыхание его становилось менее затруднительным, он даже улыбнулся.
— Эта молодая женщина — моя двоюродная сестра, — сказал он, красавица вдова, о которой я столько говорил тебе со дня ее возвращения из Тукумана четыре месяца тому назад. С тех пор она живет одна в этом доме, — и, я думаю, что если ее гостеприимство не удовлетворит твоих желаний, то уж во всяком случае глаза твои останутся довольны ею.
— Дон Луис слабо улыбнулся, но затем черты его вновь приняли свое
— Мы поступаем дурно, — с трудом выговорил он, — мы с тобой подвергаем опасности эту молодую женщину.
— Опасности?!
— Да, полиция Росаса не имеет недостатка в соглядатаях всякого рода среди слуг и господ, среди мужчин и женщин, и все ищут своего личного спасения в доносе и клевете, поэтому, может быть, завтра же Росасу будет известно мое убежище, а тогда участь этой молодой женщины будет такой же как и моя.
— Ну, это мы еще увидим, — возразил дон Мигель, — я чувствую себя в своей стихии, когда окружен опасностями и затруднениями всякого рода, и если бы ты вместо того, чтобы писать, лично предупредил меня о своем намерении бежать
из нашего отечества, то я готов поручиться тебе, что в данную минуту у тебя не было бы ни одной царапины.
— Но как же ты узнал о моем намерении?
— Об этом когда-нибудь после, — улыбаясь ответил дон Мигель, заметив, что донья Эрмоса уже входила в комнату с фарфоровым подносом в руках, на подносе стоял большой хрустальный кубок с подслащенным бордо.
— Дорогая Эрмоса! — воскликнул весело дон Мигель. — Если бы боги Греции видели вас в сейчас, то, наверное, дали бы отставку Гебе 8 и передали вам ее обязанности. Выпей, Луис, немного вина — это подкрепит тебя и до прихода врача хоть отчасти восстановит твои силы.
Пока дон Мигель, поддерживая голову друга, поил его подслащенным вином, донья Эрмоса впервые могла внимательно рассмотреть черты молодого человека, которому бледность и кроткий страдальческий вид придавали нечто необычайно симпатичное и трогательное и в то же время мужественное и благородное. Друзья выглядели отнюдь не привлекательно, так как оба были с головы до ног в крови грязи.
8
Геба — богиня цветущей юности, подносила на пирах богов Олимпа нектар и амброзию.
— Ну, а теперь, дорогая Эрмоса, — обратился к ней дон Мигель, возвращая ей почти пустой бокал, — скажи мне, старый Хосе здесь?
— Да.
— Так разбуди его и прикажи ему прийти сюда, да скажи мне, где здесь у тебя найти бумагу и письменные принадлежности?
— Вон в том кабинетике, — ответила она, указывая на смежную комнатку, и побежала будить старого Хосе.
Дон Мигель прошел в маленький кабинет, затем в другую комнатку, которая была спальней доньи Эрмосы, и наконец в прелестный маленький уголок, служивший ей ванной.
— Vive Dios! 9 — воскликнул он, разглядывая себя в зеркале, пока умывал руки. — Если бы Аврора увидела меня в таком виде, она подумала бы, право, что я сбежал из ада; с ее способностью убегать от меня, когда мне вздумается сорвать у нее поцелуй, она, пожалуй, способна была бы бежать в самую пампу. А! Вот это прекрасно, — продолжат он, вытирая руки
9
Слава Богу! (исп.)
Затем, вернувшись в кабинет, смежный с гостиной, и присев к бюро, он начал писать. Лицо его приняло несвойственное ему выражение сосредоточенности и серьезности. Он написал два письма, вложил их в конверты, запечатал, надписал адреса и вернулся в гостиную, где дон Луис обменивался с доньей Эрмосой несколькими словами о состоянии его ран.
Почти одновременно с доном Мигелем в гостиную вошел почтенного вида человек лет шестидесяти, высокого роста и крепкого сложения, несмотря на то, что его волосы и борода были уже совершенно седы. Он вошел, держа шляпу в руке, с почтительным видом, который затем сменился удивлением и недоумением при виде двух мужчин в гостиной доньи Эрмосы, один из которых измученный, бледный и окровавленный лежал на софе.
— Я полагаю, Хосе, что вас вид крови испугать не может, — сказал дон Мигель, — человек, которого вы видите перед собой — мой друг, он тяжело ранен бандитами. Подойдите поближе, мой добрый Хосе, и послушайте, что я вам хочу сказать. Четырнадцать лет вы прослужили под начальством моего дяди, полковника Сайенса, отца доньи Эрмосы, не так ли? Затем, после смерти дяди вы, кажется, находились под командой генералов Бельграно, Сан-Мартина и Боливара 10 , кого из них вы больше всего любили и уважали, Хосе?
10
Хосе де Сан-Мартин (1778—1850), Симон Боливар (1783—1830) — руководители борьбы за независимость испанских колоний в Южной Америке.
— Генерала Бельграно! — не задумываясь, ответил старый служака.
— Так вот родной племянник вашего бывшего вождя и командира, генерала Бельграно, теперь нуждается в ваших услугах, Хосе.
— Я могу лишь располагать своей жизнью, сеньор, и она всецело принадлежит детям и племянникам любимых мною генерала Бельграно и полковника Сайенса.
— Я в этом был уверен, мой добрый Хосе, но мы нуждаемся не только в вашей беззаветной храбрости и самоотверженности, но и в вашей осторожности и осмотрительности, а главным образом в вашей скромности и даже скрытности.
— Слушаюсь, сеньор.
— Мне нет надобности говорить вам еще что-нибудь, потому что я знаю, что вы человек с добрым сердцем, преданный, честный и прямой и притом истинный патриот.
— Да, сеньор, я старый и горячий патриот! — с гордостью отозвался старик.
— Прекрасно, — сказал дон Мигель, — теперь идите и, не будя никого из прислуги, оседлайте одну из упряжных лошадей доньи Эрмосы, вооружитесь получше и вернитесь сюда, подведя лошадь к крыльцу. Делайте все это по возможности без шума.