Массажист
Шрифт:
Соледад повела его обедать. Почему-то ритуал выбора еды ее развеселил. А Н., наоборот, все более уходил в себя. Н. поймал знакомое ощущение – если выразить его словом, то самым подходящим было бы «сострадание», хотя и оно не передавало чисто физиологической составляющей, – какие-то взаимодействия внутри ускорялись, избавиться от напряжения помог бы тихий стон, а вот как раз его приходилось сдерживать.
Насколько он помнил, участники фестиваля делились на несколько социальных групп – в рамках того социума, который возникал на три дня и рассыпался. Были аристократы – самые видные барды, получавшие за выступления гонорары, и приближенные к ним лица. Видный – не значит богатый, и бард,
Н., опытный по части тусовочного расслоения, сразу отнес компанию, вошедшую в бар, к аристократам. Они, усевшись, заметили Соледад и стали показывать руками: присоединяйся! Она помотала головой и отвернулась.
Сострадание сделалось сильнее.
Минувшей ночью оно вело себя иначе – вспышка в ответ на вспышку. Н. увидел гибель чего-то такого, чему не нашел бы имени, увидел сверкание всех болевых точек сразу – предсмертное сверкание, ибо они, эти болевые точки, тоже имеют свойство умирать и перерождаться в неживую материю. Он пошел на свет, чтобы прикоснуться руками и вернуть точки к их прежнему состоянию – болезненному, но живому. Это получилось, и дальше все вышло само собой.
Теперь, немного привыкнув к Соледад, Н. принимал тайные знаки ее тела иначе – почти как свои. А себя он, между прочим, научился жалеть – иначе было бы совсем скверно. Он знал, когда надо пожалеть ноги, а когда – голову, и потому нелепое бродячее бытие переносил в общем-то без потерь.
– Пойдем, – сказал он, под столом взяв женщину за колено и тихонько сжав.
Она подумала, встала и прошла через бар такой походкой, что Н. только носом покрутил, – металлическая была походка, быстрая и грозная, как если бы рыцарь в привычных доспехах прозвякал. Идя следом, Н. кинул взгляд на компанию и ничего особенного не увидел – пятеро мужчин, две женщины, возраст – от двадцати пяти до сорока. Это были не те люди, с которыми Соледад сидела ночью. Только высокого бородатого дядьку он опознал – да и мудрено не запомнить огромную пушистую рыжую бороду, классический веник, и здоровенную лысую макушку, прямо нечеловеческой величины. Дядька этот как раз и махал руками, призывая Соледад. А ночью она сидела с ним рядом, но он, кажется, тогда не обращал на нее внимания.
В номере Соледад первая взялась за дело. И опять Н. видел – секс как таковой ей не требуется, а требуется обезболивающее. Ну что же, это он умел. И до четырех часов утра они по-всякому заводили друг друга, а в это время внизу звенели гитары, сменялись голоса, летел к финишу фестиваль.
Автобусы подавали после обеда, но Соледад вызвала такси. Ей больше незачем было оставаться на фестивале, ей больше не с кем было там общаться. Н. прямо увидел в ее руке нож, которым она отсекла все ниточки, связывавшие ее с бардовской тусовкой.
– Куда тебя подвезти? – спросила она.
Н. назвал ту станцию метро, что ближе к Сэнсею.
Как быть с этой женщиной дальше – он не знал. Вроде бы ей полегчало. Произошел натуральный обмен – Н. честно отработал ночлег, пищу и подарки. И все же отпускать Соледад он не хотел – что-то ему было за нее беспокойно. Он знал, что травму так просто не вылечишь, – ее можно замассировать, чтобы унять боль и продержаться какое-то необходимое время, потом же требуется настоящая помощь. Н. замассировал болевые точки, пригасил огоньки, остановил губительный процесс – больше он вроде ничего сделать не мог, но пытался найти способы.
Единственное, что удалось, – обменяться адресами электронной почты. Причем Соледад явно не понимала, зачем это нужно.
Глава вторая
Сэнсей принял Н. так, как если бы ничего не случилось, только посмотрел удивленно на дорогой джемпер. А вот Н. заметил по его поведению, что большой радости за два минувших дня Сэнсей не испытал.
Потом выяснилось – женщина не смогла прийти.
Не в первый раз она звонила в самую неподходящую минуту, кричала, что встретиться нужно обязательно, потом появлялись какие-то немыслимые причины, потом в каком-то привокзальном кафе она рыдала на плече у Сэнсея, долго и путано объясняя ему, как так вышло, что любит она его, Сэнсея, но бросить мужа ни за что не может. История эта тянулась лет пять – примерно столько Н. и Сэнсей, кстати, были знакомы. Параллельно тянулась совсем другая история…
– Надо съездить на дачу, – сказал Сэнсей, опять же глядя мимо глаз. – Мать просила банки привезти. И вообще там все на зиму заделать.
– Не вопрос, – ответил Н.
Мать Сэнсея относилась к нему неплохо – насколько вообще можно хорошо относиться к человеку, который валится как снег на голову не менее двух раз в год, живет неделю-полторы, ест и пьет, но даже буханки хлеба в хозяйство не приносит. Однако она была женщина неглупая, видела, что у сына почти нет друзей и с подругой не складывается, а с Н. он вроде оживает.
К тому же Н. помогал ей избавляться от головокружений, а от родного сына, понятное дело, массажа не допросишься, родной сын убежден, что материнские хвори – только повод навязать ему лишнее общение…
Семья у Сэнсея была необычная – мать, бабка, бабкин младший брат, его внучка. Все они жили в четырехкомнатной квартире с несуразной планировкой, женщины и девочка – в одной большой комнате (шестнадцать метров, не шуточки для древней пятиэтажки), бабкин брат – в восьмиметровой, Сэнсей – в девятиметровой, и еще имелась зала с телевизором. Выбрасывать барахло в семье не было принято, и комнату Сэнсея загромоздили вдоль и поперек. Чтобы поставить раскладушку для Н., приходилось разгребать кучу ящиков и коробок.
Кроме старой рухляди тут было еще и Сэнсеево оружие – на стенах висели дюралевые мечи, щит, шлем. Сделаны они были коряво – в ролевушной тусовке считалось, что далекие предки и книжные персонажи предпочитали оружие без затей. Не то чтобы Сэнсей был страстным ролевиком – до этого, к счастью, не доходило, но ему требовалось время от времени жить в обстоятельствах, где он мог проявить немирные свойства своего характера – ярость в драке и командирские замашки. То, что в семье он был главным, его не удовлетворяло – мало радости в тиранстве, когда тебе подчиняются перепуганные старухи. А давить на деда он не хотел – деда он признавал почти за равного и сделал приближенным к своей персоне лицом.
Пока Сэнсей готовился к вылазке на дачу, Н. пробрался в угол, где стоял дорогой компьютер со всей периферией. Сэнсей зарабатывал достаточно, чтобы хорошо одеваться и покупать лучшую технику, но накопить на квартиру он никак не мог – труд массажиста оплачивается нерегулярно, и случаются недели безработицы.
Н. был прописан в бесплатном почтовике – том же самом, что и Соледад. Он внес ее в список адресов, открыл окошко, чтобы писать письмо, и задумался. Что-то следовало сказать, а что – уму непостижимо. Поняв, что настоящих слов после такой поспешной разлуки быть не может, он решил послать открытку.