Мастер-арфист
Шрифт:
— Добрые? И послушные?
Робинтон попытался осознать, что же это означает применительно к его ребенку. А потом он обхватил голову руками и попытался прогнать все возникшие в его воображении картины. Какая насмешка судьбы! Его первый — и единственный — ребенок будет добрым и послушным — но не любопытным, сообразительным, высоким, красивым — не тем, о котором он мечтал…
— Ох, Роби, ты просто не представляешь, до чего же мне жаль, что все так вышло! — Сильвина погладила его по голове. — Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я так хотела подарить тебе… хорошего
— О чем ты, Вин? Как я могу тебя ненавидеть? — Робинтон краем глаза взглянул на младенца. — Да и его тоже. Я буду заботиться о вас обоих…
— Я знаю, Роб.
А что еще тут можно сказать, он даже не знал. На протяжении первого Оборота Робинтон внимательно следил за Камо. А вдруг ребенку все-таки станет лучше? Вдруг острый ум, который должен был достаться ребенку по наследству, как-то проявит себя? Когда Камо впервые улыбнулся ему, Робинтон приободрился.
— Он знает твой голос, Роб, — печально пояснила Сильвина. — И знает, что ты всегда приносишь ему что-нибудь вкусненькое…
Сильвина даже не дотронулась до маленького барабана, принесенного Робинтоном, а ведь он сделал его сам, специально для малыша. Ребенок же уставился на барабанчик тем же безучастным взглядом, что и на все игрушки, какие ему предлагали.
— У него очень милая улыбка, — сказал Робинтон. И с тем ушел.
Глава 17
Шнырок снова объявился поздним вечером второго месяца нового Оборота. Он выглядел очень утомленным.
— Опять он за свое, — сказал Шнырок, роняя на пол потрепанную кожаную куртку и наливая себе вина. Он залпом опорожнил стакан.
— Может, тебе принести супу? — предложил Робинтон, заметив, что Шнырок промерз до костей, и поднялся с места. Шнырок помотал головой, налил себе еще стакан и подошел поближе к очагу.
— За что — за свое?
— За свои фокусы, — ответил Шнырок, с благодарностью рухнувший в освобожденное Робинтоном удобное кресло. — Я разузнал, как он захватывает холды — и большие, и малые.
— Что, правда? — Робинтон, ловко подцепив ногой табуретку, пододвинул ее поближе к очагу и уселся поудобнее, приготовившись слушать. — Давай, рассказывай!
— О, ты получишь от меня подробнейший доклад!
— Если ты не свалишься спать.
— Нет уж. То, о чем мне придется докладывать, уж точно не даст мне спокойно уснуть, — с горечью ответил Шнырок. Он допил второй стакан. — Знаю, что жаль так переводить славное бенденское, Роб. Но сейчас оно и к лучшему.
— Я тебя слушаю, — терпеливо сказал Робинтон, в третий раз наливая Шнырку.
На сей раз Шнырок пил не спеша.
— Он является к избранной жертве, весь такой любезный и обаятельный, и вовсю расхваливает хозяина холда за то, как замечательно тот управляет хозяйством. Потом он скупает на корню, что там только производят, и платит огромные деньги, именуя все товарами высшего качества. Потом он интересуется, как это им удается добиться такого прекрасного урожая на такой бедной, или, там, средней, или замечательной — или еще какой — почве — и это при такой сухой, или дождливой, или переменчивой погоде… Ну, и так далее.
— Короче, изо всех сил притворяется другом холда, — сказал Робинтон, понимающе кивая.
— Потом он присылает кого-нибудь учиться ведению хозяйства у этого холдера или начинает скупать там все, что ни попадя, да по самой высокой цене, и заставляет всех признать, как замечательно этот холдер со своей землей обращается и как он на ней процветает. И почему это они все дают себя так легко одурачить?
— Многие из горных холдов совершенно изолированы. Хорошо, если они хоть раз в Оборот выбираются на какую-нибудь Встречу.
— Это верно, — вздохнул Шнырок. — Так вот, при этом он не упускает случай сказать какую-нибудь гадость в адрес цеха арфистов, в особенности если в данном холде имеется свой арфист или холд расположен на проезжей дороге. Но делает он это очень осторожно.
Шнырок изобразил, как человек осторожненько вонзает кинжал и затем мягко его проворачивает.
— Приводит примеры того, как арфисты лгут либо приукрашивают реальные события. Сеет зерна сомнения. А потом — потом он приглашает хозяина с семейством к себе на очередную Встречу. Если наивный глупец верит ему, Фэкс предлагает прислать своих людей, чтобы заботиться о животных или обрабатывать поля, пока холдера с семьей не будет дома
— Чтобы его люди познакомились с местностью.
— Вот именно, — Шнырок хлебнул еще вина. — Недавно еще одно семейство не вернулось со Встречи. Именно так Фэкс приобрел в собственность холд Кеож.
— Это, значит, уже…
— Уже четыре.
— Понятно…
Тут Робинтон заметил, что Шнырок все еще дрожит, несмотря на вино и очаг.
— Послушай, Шнырок, дай я с тебя хоть сапоги сниму. Они, похоже, мокрые.
— Ты — единственный человек, которому я могу даровать привилегию снимать с меня сапоги, — отозвался неунывающий Шнырок.
Он задрал левую ногу, а Робинтон, повернувшись к нему спиной, ухватил скользкую кожу. Шнырок тут же уперся правой ногой в седалище Робинтона.
— Я знаю многих, кто был бы счастлив дать пинка главному арфисту Перна! — хихикнул он.
И пихнул-таки Роба — разумеется, только затем, чтобы помочь снять с себя промокший сапог.
Вопреки неутешительным вестям, что принес Шнырок, Фэкс снова притих. Судя по всему, он сейчас довольствовался тем, что объезжал разросшиеся границы своих владений и, как саркастически выразился Шнырок, «уговаривал» зависимых холдеров работать побольше.
Непозволительно для мастера-арфиста раздумывать лишь о том, что предпримет дальше Фэкс. Надо было управлять цехом, со всеми его проблемами и повседневной рутиной. Особенно важным это стало сейчас, когда предубеждение против арфистов неуклонно усиливалось. Однако, услышав, что Неморт'а только что успешно поднялась в брачный полет с Сайманит'ом, Робинтон отправил поздравления и лично посетил Ф'лона. Ф'лон, похоже, был крайне доволен собой.
— Как тебе это удалось? — спросил Робинтон, наполняя два стакана из меха с бенденским вином, которое принес Ф'лон, чтобы отметить событие.