Мастер белого шума
Шрифт:
Роне — это 'человек' на языке роненов, а ниароне — 'чужак', хотя мне казалось, что перевод 'не человек' будет более точным, потому что никого, кроме себя, ронены за людей не считали, искренне думая, что ниароне созданы лишь для того, чтобы у настоящих роне всегда были деньги.
— А Мафиза говорила мне, что Халия видит глубже, чем внешность, — прищурился я. — Значит, ты не та, кого я ищу? Или у твоего зрения тоже неприемный день?
Старуха расхохоталась, задавила дымившуюся цигарку в пепельнице и протянула мне коричневую морщинистую ладонь.
—
С тех пор знакомый забор обнаруживался в самом начале улицы Ракушки, а дом Халии был открыт для меня почти всегда. В прятки он уже не играл, дорожка не виляла, кусты не царапались. Да и нечему царапаться было: в парадном виде дом окружала пасторальная идиллия — газончики и клумбочки с целебными травками, вишни и яблони. И никаких колючек. Но дорожка всякий раз вилась в другом месте к новой дырке в заборе, старый же проход бесследно исчезал.
Наверное, потому я так полюбил дом гадалки: идеальное убежище.
И сама старуха была чудо, как колоритна. Морщинистое, как печеное яблоко, худощавое лицо, крючковатый нос, черные глаза с поволокой. В узловатых пальцах, унизанных тринадцатью кольцами, вечно был зажат длинный тонкий мундштук. И при этом — густые смоляные кудри с редкими серебринками, подвязанные затейливым ремешком, по-девичьи стройная фигура в тяжелом черном платье с серебряными монетами, нашитыми где попало, а на плечах — черная кружевная шаль с кистями из вороньих перьев.
Прелесть, в какой трепет вгоняло клиентов одно движение ее брови. Закончив гадание, Халия царственным жестом гасила цигарку в пепельнице (череп человеческий, с золотыми зубами — ее лютый враг, как утверждала гадалка), плавно поднималась из-за столика с этаким черным погребальным звоном, и руки клиентов вдруг слабели и роняли кошельки к ее ногам.
— Да будет судьба так же к вам щедра, — глубоким, поставленным актерским голосом вещала старуха, прижимая пухлый портмоне к полу носком черной туфли на огромной шпильке. Она никогда не уточняла, на что именно должна раскошелиться судьба: на приятности или неприятности.
Гадательные (и вымогательные) способности роненов давно заинтересовали меня как феномен. Я чувствовал какое-то сходство в том, что делали гадалки с сознанием клиентов и тем, что интуитивно сделал я со стаей волков, но разобраться тогда, конечно, не смог, и моя жажда учиться любой ценой только усилилась.
Халия часто на меня карты раскидывала, но говорила редко и неохотно, пару фраз:
— Завтра не ходи по Тьме, Сархи. Беда ждет.
'Тьма' — это они клоаку свою так называли.
Или:
— Пуста твоя судьба, парень. Откуда я знаю, почему? Как сам заполнишь, так и выйдет.
А чаще:
— Ты мне опять все карты попортил, мальчишка. Лгут, сволочи! Разорюсь я с тобой, факт. Проветри свой дар проклятый до лавки и купи мне сигарет.
Я бегал за продуктами для старухи и прибирался в ее запутанном и захламленном логове, тщательно сохраняя приятный моему сердцу хаос и убирая только пыль.
Мансарду хозяйка отдала полностью в мое распоряжение, но там я ночевал редко, предпочитая обживать всю столицу целиком. Даже в аристократическом Верхнем находились для ночлега укромные задворки между архитектурными шедеврами с их колоннадами, арками и статуями на загаженных голубями портиках и уютные крыши.
Оттуда открывалась шикарная панорама на серебристо-серые речные извивы и холмы с дворцами Семьи Командора, башней Парламента, мэрии и крепостью Ковена магов.
Я любил забраться с книжкой на верхотуру и между делом наблюдать оттуда за муравьиным копошением на улицах: за фыркающими авто и орущими разносчиками, за вальяжными господами, выгуливающими роскошно одетых дам, и за дамами, выгуливающими толстых мопсов.
Откуда я книги таскал? Не из библиотеки. Они для законопослушных граждан. Я себя к таковым уже давно не относил и не рискнул записаться даже под именем Фредерика. Изредка я подбирал книги, забытые склеротиками на скамейках, но это было унылое чтение, разрешенное к употреблению духовником.
Потому куда чаще я брал приглянувшееся с уличных лотков и потом так же незаметно подбрасывал после того, как прочитаю. Правда, не всегда в первозданной чистоте. Да и на лотках тоже исключительно бульварная муть выкладывалась.
Так и просвещался.
Зато это было самое свободное лето в моей жизни. Особенно, если учесть, что потом последовало...
Глава 2. Академия
Тьма есть Тьма. Беспросветная. Поножовщина и насилие тут — обычное дело. Но за лето моя физиономия примелькалась даже в особо злачных местах, куда частенько заводили меня поручения роненов, и меня никто не трогал. Не потому, что мышцы накачанные, и в уличных драках я не новичок. Какие уж там мышцы у пятнадцатилетнего пацана. А потому, что драка — это хаос. А где хаос, там мне полная лафа.
Правда, я был осторожен. От магов, торговцев дурью и шлюх держался подальше. Но как-то на рассвете я шел в Темный город через пустырь из Нижнего и наткнулся на окровавленное тело в изодранном черном платьице.
Думал — опять труп. Не редкость тут. Но тело пошевелилось и глянуло на меня голубыми глазами. Боль в них плескалась адская. Меня как ожгло. И ведь предупреждала меня Халия — не лезь. Что бы ни увидел, держись стороной. Не получалось у меня это никогда.
Дотащил я ее до Ракушки. Я ведь не целитель, на Халию была вся надежда.
Как старуха орала на меня!
— Зачем ты эту падаль сюда притащил, дурак?! Если ее хозяин подыхать бросил, то не нам вмешиваться! Хочешь, чтобы мой дом сожгли? Или копы на нас мокруху повесили? Эта дура все равно сдохнет через полчаса, тут и гадать не надо — ее судьба уже написана!
А сама тем временем бинты вытащила, котелок на печь швырнула, мешочки трав распотрошила.
— На мансарду ее неси и убирайся вон с глаз моих, ниароне безмозглый! — прошипела.
Я оттащил девчонку в свою комнатушку, поклонился Халии и ушел.