Мастер, Елизавета и другие
Шрифт:
Алексей Михайлович и Аввакум обсуждают церковную реформу
«После церковной вечерней службы Алексей Михайлович чувствовал себя душевно умиротворённым. Так было всегда. Его духовник, протопоп Стефан Вонифатьев, подбирал приятные для царя молитвы и не делал вечернюю службу утомительной. Он понимал тяжесть государевой работы и старался в меру сил помочь царю подготовиться к следующему дню. Стефан также следил, чтобы после вечерни у царя не было неприятных встреч, которые могли бы его расстроить и не дать выспаться. В данном случае он отошёл от своих правил и не протестовал желанию царя поговорить с Аввакумом. Они были единомышленниками в борьбе за чистоту православной веры, и Стефан, видя, как Алексей Михайлович склоняется в сторону нынешнего греческого вероисповедания, надеялся, что Аввакум сможет удержать царя от опасного для Руси крена.
– Здравствуй, Аввакумушка, – милостиво обратился царь
– Будь здоров, всемилостивейший Государь, – Аввакум склонился перед царём, – и пусть будет здрава вся твоя венценосная семья.
Лёгкая тень окутала лицо Алексея Михайловича. Здоровьем его семья похвастаться не могла. Царица каждые год-полтора одаривала его наследниками, но только квёлые они какие-то, не живут долго, умирают. Вот и последыши – Фёдор, Симеон и Иван совсем слабые, да и жена после рождения Ивана занемогла.
– Спасибо, Аввакумушка, за добрые пожелания. Будем надеяться, что услышит их Господь Бог.
– Непременно услышит, как ему не услышать, ты столько делаешь для процветания православия на русской земле.
– Да, много надо сделать для нашей православной веры, и не только на русской земле, но и в иноземных краях, – Алексей Михайлович после взаимных приветствий перешёл к делу. – Но не все понимают, препятствуют расширению влияния русской православной церкви.
– Кто же может воспрепятствовать, милостивый Государь? – Аввакум понял намерение царя. – Исконно русское вероисповедание является истинно правильным, и его должны воспринять иноземные православные страны. А если не хотят взять его за основу, то пусть не лезут в наши дела, Бог нас рассудит.
Алексею Михайловичу не понравилось заявление Аввакума. Хитрый протопоп, понимает, что от него хочет царь, но не идёт ему навстречу. Не признаёт никаких послаблений.
– Бог-то рассудит, да и мы сами должны быть не лыком шиты, – Алексей Михайлович зашёл с другой стороны. – Сам знаешь, какие грамотеи наши священники и вся паства в целом. Нельзя нам отходить от Запада, у него знаний набираться надо, страну грозную создавать. Басурмане, разрушив второй Рим, наше православие хотят изничтожить. Мало сил у Руси, чтобы ей одной простоять против них. Помощь христианских западных стран нам нужна. А для этого православная вера единой должна стать. Пойми ты это, Аввакум, и помоги мне в таком святом деле.
– Бог не выдаст, басурманин не съест, – Аввакум оставался непреклонен. – А чтобы Бог не выдал, нужно правильно к нему обращаться, как наши предки учили, как они просили у Бога помощи в борьбе с татарами. И Он помог нам, разбили татарву, Московскую Русь построили, твой род на престол возвели.
Вот это Аввакум совсем зря сказал. Уж очень не любил Алексей Михайлович напоминаний, что Романовы стали царствовать с благословения Собора представителей всех сословий русского государства. Не они, людишки разные, поставили Романовых царями, а сам Бог Всемогущий повелел им так сделать. Поэтому власть царская должна стать на Руси святой. И если этого не понимают русские духовные пастыри, то дело совсем плохо. Надо пастырей учить любить царскую власть не как земную, а как святую. А не захотят учиться, то силой заставить. Тогда они эту любовь русскому народу будут прививать.
– Ну что же, протопопушка, Бог тебе судья, – Алексей Михайлович поднялся с кресла. – Ступай с Богом, молись за меня, да не обижайся, коли что не так будет. У Бога проси милости, Он всё может.
– Спаси тебя Бог, милостивый Государь, благодарю тебя за то, что допустил к себе раба твоего, послушать думы его горькие. – Аввакум низко в пояс поклонился и вышел из придворной.
«С такими, как Аввакум, или дружить, или воевать нещадно», – подумал Алексей Михайлович, глядя вслед уходящему протопопу. Раз дружбы не получается – значит, война».
Проводник осознаёт свои паранормальные способности. Как их можно применить?
У окна квартиры на третьем этаже дома по 9-ой линии Васильевского острова стоял человек и смотрел на утреннюю суету проснувшегося города. Он вспоминал вчерашний внутренний голос и свои вопросы, задаваемые незнакомым, квакающим голосом. Кто это такие «мы», которые были в нём и, слава Богу, покинули его? Что это за Разум, к которому он может обращаться непонятно по какому поводу? Что за присвоенная ему обязанность быть Проводником Высших Сил? Для каких дел он может их призвать? Всё это крутилось в его голове, однако ни на один вопрос он не мог дать ответа.
А внизу шла обычная жизнь. Напротив дома на автобусной остановке стоял мужчина с портфелем и нервно курил, поглядывая на часы. «Бедняга, курит слишком много и нервничает, правое лёгкое уже затемнено, лечиться ему надо, к врачу идти, а он на работу боится опоздать», – подумал человек у окна. Из соседнего подъезда выскочил молодой парень и запрыгнул в свою Хонду. Резко тронулся с места и рванул вперёд. «Зря спешит, – опять подумал человек у окна. – Сейчас вылетит на жёлтый свет перекрёстка и повернёт налево. А там трамвай на встречу идёт с неисправными тормозами. Вот тебе и удар в левый бок». Легковушка выскочила на перекрёсток, начала поворачивать налево, и тут раздался громкий звук удара, слышный даже через закрытое окно. «Три левых ребра сломано, внутреннее кровоизлияние, потеря сознания», – автоматически зафиксировал стоящий у окна человек. И сразу испуганно вздрогнул. Откуда это ему известно? Он что на расстоянии чувствует болезни людей и предвидит возможные происшествия? Человек отшатнулся от окна и бросился к зеркалу в прихожей. На него смотрели глаза незнакомого человека. Это был Проводник Высших Сил.
Мастер размышляет о современном состоянии русской литературы
По Английской набережной Санкт-Петербурга шёл человек, зябко кутаясь в воротник тонкого, не по погоде, пальто. Вдоль Невы дул сильный ветер с Финского залива, неся с собой колкие редкие снежинки. Они били по глазам, а ветер прерывал дыхание. «Конец осени – начало зимы в Питере, пожалуй, самое неприятное время, не зря все политические катаклизмы здесь случаются в этот период», – подумал человек, отворачиваясь от ветра. «В декабре дворяне вышли на Сенатскую площадь, в ноябре пролетарии штурмовали Дворцовую, разве можно представить, чтобы питерцы начали какую-нибудь заваруху в тёплые июньские дни с белыми ночами? Нет, конечно. Такими днями они дорожат, в них они видят весь смысл жизни в Питере. Интересно, в какое время года написали свои наиболее известные произведения Пушкин и Достоевский, находясь в Петербурге? У Пушкина, как известно, самая плодотворная пора была в так называемую «Болдинскую осень». Но это, во-первых, произошло в Псковской губернии, во-вторых, царь запретил ему оттуда выезжать без его соизволения, и, в-третьих, Пушкин очень скучал без общества и дел. Может быть, от скуки он и написал так много? Тогда и в Питере он должен был наиболее продуктивно работать поздней осенью и зимой, в скучное питерское время. Хотя разве со скуки можно написать что-то дельное?» Человек с набережной свернул на Английский проспект, ветер успокоился, он отпустил воротник и перестал думать о погоде. Это был нам уже известный Виктор Михайлович, оставшийся в памяти Елизаветы как Мастер. Он возвращался с писательской встречи, где много говорили о наиболее заметных произведениях, вышедших за последнее время. «Заметных» не означает «лучших», сейчас к заметным относят наиболее скандальные. Так уж повелось в наш электронный век, что «лучших» определяет руководство страны, а заметными становятся те, о которых шумит Интернет. А он может шуметь только скандально: одни ругают произведение, другие ругают ругателей произведения, и чувствуется, что именно этот ругательный процесс и приносит его участникам истинное удовлетворение. Произведения, незамеченные руководством страны и Интернетом, пропадают втуне. Правда, о некоторых вспоминают в телевизионной программе «Культура», но это уже происходит в маленькой компании специалистов и не доходит до широких народных масс, которым и предназначено выстраданное автором произведение. Вот здесь и возникает основной вопрос для писателя: что же нужно широким народным массам? Его обсуждали сегодня на писательской встрече. Пришли к выводу, что в настоящее время нет «широких народных масс». Они были раньше, в советской жизни. Сейчас всё делится по слоям населения. Есть молодёжь – им нужно одно, есть огромный слой пенсионеров – им нужно другое, есть просто женщины – им нравится третье, и, наконец, есть те, кому ничего не надо, кроме того, как отвлечься от всех своих проблем. И вот этих, последних, большинство. Те писатели, которые смогли потрафить последней категории читателей, становятся наиболее известными, их печатают огромными тиражами, за ними гоняются издатели и их приглашают в телевизионные студии. Поэтому сегодня, в результате обсуждения, писатели пришли к выводу: если Булгаков словами Воланда объявил, что москвичей испортил квартирный вопрос, то теперь можно сказать, что русский народ портит литература. Вывод для писательской аудитории парадоксальный!
Вот так, незаметно, за такими мыслями Мастер добрался до своего дома, построенного ещё до Великой революции на углу Английского проспекта и проспекта Декабристов. Дом не выделялся своей архитектурой, его строили как «доходный», то есть он предназначался для сдачи квартир в наём. Но Мастер гордился его историей – в этом доме в революционный период жил Александр Блок. В квартире на третьем этаже, где сейчас музей Блока, написана поэма «Двенадцать» и другие известные произведения, их факсимиле можно сейчас увидеть в кабинете Блока, окна которого выходят на реку Пряжка. Каждое посещение этой квартиры давало Мастеру толчок фантазии, подпитывало энергией и делало его сопричастным к великому миру литературного творчества.