Мастер сыскного дела
Шрифт:
Умолк, выдерживая паузу. Но его собеседник никак на его слова не прореагировал. Молчал и слушал.
— Вам надлежит отправиться в командировку с грузом, который надо передать нашим товарищам в Финляндии.
— Я должен буду ехать один?
— Нет. Вы будете сопровождать одного иностранного товарища, сочувствующего нашей революции. Американца. Военного корреспондента.
Вот оно в чем дело — судя по всему, чекисты приставляют его к американцу, дабы он приглядывал за ним.
Но почему именно он?
Человек в кожанке ответил,
— Вы ведь, кажется, говорите на их американском языке?
— Немного, — ответил Мишель. — То есть гораздо хуже, чем на немецком или французском.
Потому что французский, как и всякий дворянский отпрыск, зубрил с младых ногтей, сперва с домашними учителями, а после в кадетском корпусе, разговорный немецкий имел возможность практиковать в окопах на германском фронте, а вот с английским ему сталкиваться почти не приходилось.
— На немецком?.. А почему нам о том ничего не известно? — подозрительно спросил чекист, барабаня пальцами по какой-то серой папке.
Хмыкнул, будто о чем-то раздумывая. Встал. Подошел к двери, крикнул что-то в коридор.
В комнату вошел гладкий, в добротной одежде иностранец, который с порога начал улыбаться.
С американцами Мишель был знаком мало, но те тоже всегда почему-то улыбались.
— Знакомьтесь, наш американский друг и писатель Джон Рид.
— Фирфанцев, — представился, кивнув, Мишель.
Джон Рид радостно тряс Мишелю руку, будто собираясь оторвать ее. Мишель вяло отвечал.
— Товарищ Фирфанцев поедет с вами, будет вам помогать, ну и защищать, ежели надо. Человек он испытанный и верный делу революции, состоит теперь в оценочной комиссии при Максиме Горьком.
— О... Горький?! Да, я знаю Горький!.. Это ваш большой писатель! Мне хвалил его ваш Ленин! — обрадованно закричал американец, забавно коверкая русские слова.
И стал вновь вытрясать Мишелю руку из плеча, другой успевая колотить его по спине. При этом он смеялся.
Мишель страдал, но терпел.
Непривычна была ему, европейцу, русскому дворянину, воспитанному в строгости и привычке сдерживать чувства, столь варварская, столь нахрапистая манера общения, кою выказывал представитель молодой заокеанской нации.
— Я очень доволен быть с вами! — изъяснялся в любви к своему новому компаньону Джон Рид, выколачивая из его спины пыль.
— Yes, я тоже, — кисло улыбаясь, ответил Мишель по-английски, не без труда подбирая слова. Добавил: — Sorry, my English is not good.
Заслышав родную речь, да еще с неплохим произношением, Джон Рид пришел в совершеннейший восторг.
Послал же Бог подарочек!..
Человек в кожанке кашлянул.
Джон Рид перестал колотить Мишеля. Спросил по-английски:
— Когда нам надо ехать?
Мишель перевел:
— Он спрашивает, когда нам выезжать?
— Сейчас! — ответил чекист по фамилии Варенников.
Джон Рид, заулыбавшись, кивнул, пошел к двери.
Мишель остался стоять на месте.
Его согласия на поездку никто не спрашивал. И хоть она не противоречила его внутреннему кодексу чести — с него не требовали никого предавать или от чего-то отрекаться, более того, ему было любопытно пообщаться накоротке с американцем, попрактиковав свой книжный английский, но он не считал себя «товарищем», коим позволено помыкать другим «товарищем».
— Я еще ни на что не давал своего согласия, — угрюмо сказал он.
Варенников удивленно вскинул брови. Не привык он, чтобы ЧК отказывали.
— Вы, товарищ Фирфанцев, мобилизованы революцией, которая простила вам ваше дворянское прошлое, — с угрозой сказал он. — Но революция может пересмотреть свое к вам отношение, расценив ваш отказ как злостный саботаж и контрреволюцию!
Мишель побледнел.
Джон Рид, притихнув и присмирев, недоуменно глядел на чекиста в кожанке. Он не очень хорошо знал русский язык, но он не раз слышал интернациональное слово «саботаж» и знал, что за ним следует.
— Мне странно, — сказал, чуть смягчая тон, Варенников, постукивая пальцем по серой папке. — Товарищ Дзержинский характеризовал вас как раскаявшегося в ошибках и преданного Советской власти. Ручался за вас. Вот и товарищу Джону Риду вы понравились...
Джон Рид горячо закивал и вновь заулыбался. Но как-то натянуто.
— Нехорошо получается, товарищ Фирфанцев! Партия просит вас о малой услуге, в то время как иные на фронтах жизни свои не жалея кладут! Коли вас ваша буржуйская спесь заедает, так валяйте — бегите к своим на Дон. А коли здесь остались да паек из рук пролетариата берете, так нечего тут выкобениваться!
«Коготок увяз — всей птичке пропасть», — отчего-то подумал Мишель.
Все верно — здесь он, не на Дону. И паек берет, не отказывается — сам ест и Анну с приемной дочерью кормит, от чего только они все покуда и живы...
— Я могу заехать домой? — глухо спросил Мишель.
— Нет! — коротко сказал Варенников. — Дело спешное и весьма секретное. Товарищ Рид получит груз, и вы немедля отправитесь на вокзал...
Революция доверяет вам, товарищ Фирфанцев...
Но как только товарищ Фирфанцев с американским корреспондентом вышли за дверь, притянул к себе и раскрыл серую картонную папку...
Глава 5
— Вот, — сказала Светлана, вытаскивая из пакета папку. Неприметную, даже на вид пыльную, с выцветшими от времени буквами, да к тому же с ятями.
— Откуда? — удивился Мишель-Герхард фон Штольц.
— Оттуда, — просто ответила Светлана.
«Оттуда» — значит, уворованную из архива, где она работала архивариусом. Что было делом подсудным.
— Какая же ты у меня умница!
Хотя за подобные дела хвалить вроде бы не пристало. Папка была серая, картонная, из архивов бывшего охранного отделения, хоть и с новыми советскими штемпелями. На папке еще старым, с ятями шрифтом было напечатано: «ДЪЛО____».