Мастер убийств
Шрифт:
Жаклин перевела взгляд на лицо. Вьющиеся, ниспадавшие на плечи иссиня-черные волосы, темные глаза и точеный, чуть длинноватый нос. Зеркало отражало широкие скулы, угловатый подбородок, яркие полные губы. Она гордилась тем, что скальпель хирурга-пластика никогда не касался ее лица. Наклонившись ближе, она коснулась кончиками пальцев кожи под глазами. То, что она видела и осязала, ей не понравилось. Набрякшая кожа в подглазьях свидетельствовала о том, что время не щадит даже манекенщиц и годы начинают брать свое. Раньше она считала, что у нее глаза, как у ребенка. Но это уже в прошлом. Теперь у нее глаза хорошо пожившей и много повидавшей тридцатитрехлетней женщины.
«Ты по-прежнему красива, Жаклин, — сказала она себе, — но факты — упрямая вещь. Ты начинаешь стареть».
Натянув на себя просторную белую робу, она прошла в примыкавшую к гардеробной комнату и уселась на стул. Появился специалист по макияжу и начал наносить ей на щеки тон. Жаклин наблюдала в зеркале за тем, как ее лицо постепенно менялось, обретая черты нового, незнакомого ей человека. Интересно, задалась вопросом Жаклин, что сказал бы дедушка, если бы все это увидел.
Возможно, ему стало бы стыдно...
Когда гример и стилист закончили свою работу, Жаклин еще раз пристально на себя посмотрела. Если бы не мужество, которое выказали три замечательных человека — бабушка, дедушка и Анна Мария Делакруа, — ее, Жаклин, сейчас бы здесь не было.
«Но посмотри, в кого ты с годами превратилась, — неожиданно воззвал к ней внутренний голос. — Ты стала дорогой эксклюзивной вешалкой для одежды».
Она поднялась с места и вернулась в гардеробную. Там ее дожидалось черное, без поддерживающих лямок на плечах, вечернее платье. Она скинула робу и натянула платье на обнаженное тело. Потом глянула на себя в зеркало. Сногсшибательно.
В дверь постучали.
— Мишель готов и ждет вас, мисс Делакруа.
— Скажите Мишелю, что я буду через минуту.
Мисс Делакруа...
Хотя прошло уже много лет, она никак не могла привыкнуть к тому, что ее называют «мисс Делакруа». Ее агент, Марсель Ламбер, был тем самым человеком, с чьей подачи она изменила имя. «Сара Халеви звучит слишком... короче, ты понимаешь, что я хочу сказать. Только не настаивай, чтобы я произнес это во всеуслышание. Это глупо, вульгарно, но таковы законы мира моды». Подчас, когда ее называли этим французским именем, у нее на коже выступали мурашки. Когда она узнала, что произошло с ее дедушкой и бабушкой во времена оккупации, какое-то время ее снедало чувство ненависти и подозрительности по отношению к французам. Когда она видела на улице пожилого мужчину, то невольно задавалась вопросом, не был ли он охранником в одном из центров «временного содержания евреев» в годы войны, не служил ли в жандармах, помогавших немцам преследовать евреев. Кто знает, вдруг этот человек был тем самым чиновником, который ставил печати под смертными приговорами? Или просто молча наблюдал за происходящим и ничего не делал? Иногда она испытывала удовлетворение при мысли о том, что ей удалось обмануть мир французской моды. Она представляла себе, сколь бурной была бы реакция всех этих самодовольных людей, узнай они только, что знаменитая французская модель Жаклин Делакруа является на деле еврейкой, чьи родственники были умерщвлены в газовой камере концентрационного лагеря Собибор. В определенном смысле Жаклин, олицетворяя собой красоту и женственность Франции, мстила этой стране за то, что она не смогла защитить людей, принадлежавших к ее народу.
Еще раз оглядев себя в зеркале, она приоткрыла пухлые губы, опустила подбородок к груди и блеснула угольно-черными глазами.
Теперь она была готова.
Они проработали тридцать минут без перерыва. За это время Жаклин несколько раз меняла позы. Сначала она сидела, выгнувшись, на деревянном стуле, потом на полу, опираясь на руки, подняв голову и прикрыв глаза. После этого она фотографировалась стоя, положив руки на талию и устремив свой гипнотический взгляд прямо в объектив. Судя по всему, Мишелю нравилось то, что представало перед ним на дисплее камеры, так как он без устали щелкал затвором, останавливаясь лишь на несколько секунд, чтобы вставить новую пленку, после чего возобновлял съемку. Жаклин работала в этом бизнесе уже довольно давно, поэтому, когда фотограф менял кассету, позволяла себе перевести дух, не дожидаясь дополнительных указаний.
Она удивилась, когда фотограф неожиданно прервал сессию, отошел от камеры и в задумчивости провел рукой по волосам.
Обратившись к находившимся в студии людям, он скомандовал:
— Всем выйти. Мне необходима интимная обстановка.
«О Господи! Кажется, началось», — подумала Жаклин.
— Никак не пойму, что с тобой случилось, — сказал Мишель.
— Ничего со мной не случилось.
— Ничего? Но ты какая-то бесчувственная, Жаклин. Оттого и фотографии получаются плоские и невыразительные. С таким же успехом я мог бы фотографировать облаченный в платье манекен. Я просто не имею права передавать подобные бесцветные снимки представителю Дома Живанши. Впрочем, исходя из того, что о тебе болтают, ты тоже не можешь себе этого позволить.
— Что это, черт возьми, значит?
— Это значит, дорогая, что ты стареешь. Нынче никто не уверен в твоих способностях воспроизвести то, что требуется заказчику.
— Становись за камеру, и я покажу, что именно ему требуется.
— Я уже достаточно на тебя насмотрелся. Сегодня в тебе этого нет.
— Чушь собачья!
— Хочешь, я налью тебе выпить? Вполне возможно, бокал вина поможет тебе расслабиться.
— Я не хочу пить.
— Тогда, быть может, нюхнешь коки?
— Ты прекрасно знаешь, что я этим больше не занимаюсь.
— А вот я, представь себе, все еще нюхаю.
— Некоторые вещи в этом мире не меняются.
Мишель достал из нагрудного карманчика рубашки небольшую коробочку с кокаином. Жаклин уселась на стул и стала наблюдать за тем, как он рассыпал кокаин по стеклянной поверхности стола. Втянув в себя полоску белого порошка, он предложил Жаклин свернутую в трубочку банкноту достоинством в сто франков и указал на вторую полоску.
— Хочешь побыть сегодня плохой девочкой?
— Оставь это себе, Мишель. Меня это не интересует.
Он наклонился к столу, втянул в себя носом через трубочку вторую порцию, собрал остатки порошка пальцем и начал втирать кокаин в десны.
— Если выпивка или кока тебе не подходят, возможно, нам следует измыслить другой способ, чтобы разжечь в тебе пламя.
— К примеру? — спросила она, хотя отлично знала, что Мишель имеет в виду.
Он встал у нее за спиной и положил руки на обнаженные плечи.
— Может, тебе следует подумать о том, что при таком раскладе было бы неплохо трахнуться? — Его руки спустились с плеч и стали ласкать кожу у нее над грудями. — Надо же что-то сделать, чтобы освежить в твоем воображении идею чувственности.
Он прижался животом к ее спине, и она почувствовала, что у него начинается эрекция.
Вырвавшись из его хватки, она чуть проехала на стуле вперед.
— Я просто пытаюсь помочь тебе, Жаклин. Мне необходимо, чтобы эти фотографии были напитаны неподдельным чувством. Ты же не хочешь, чтобы твоя карьера рухнула, верно? И я этого не хочу. Так что мной в данном случае руководят исключительно альтруистические мотивы.
— А я и не знала, что ты у нас такой филантроп, Мишель.
Он рассмеялся.