Мастер
Шрифт:
Dinero sucio. Грязные деньги за грязные дела.
К списку своих грехов я теперь могу добавить воровство и проституцию. Глубоко вздохнув, я попыталась избавиться от этого ощущения. A mal tiempo, buena cara, Кэт. Хорошая мина при плохой игре.
Когда такси оказалось в нескольких кварталах от моего дома, я сказала водителю:
– Можно здесь остановить.
– Правило номер два: не налаживать никаких связей. Если предпринять кое-какие меры, то никто
Таксист задрал брови:
– Высадить вас в этом захолустье?
Никого опаснее того существа – моего мужа – которое кралось по моему бывшему джэксонвильскому особняку, здесь просто не было.
Я расплатилась с водителем, и он уехал. Я шла на своих шпильках по слабо освещённой заброшенной парковке, лавируя на минном поле из битых бутылок, покрышек, ржавых глушителей и дикорастущей марихуаны.
Дойдя до своего обшарпанного многоквартирного дома, я совсем пала духом. Даже без света разбитых фонарей я прекрасно видела отваливающуюся штукатурку, пятна ржавчины и заклеенные скотчем окна. Толстые стебли лозы, опутывающие стены дома, казались щупальцами, тянущими всё строение в бездну.
Внутри всё было гораздо, гораздо хуже. Поднимаясь по бетонной лестнице в свою квартиру-студию, я чувствовала себя на пятьдесят лет старше.
Пока я отпирала входную дверь - которую вечно заклинивало - моё внимание привлекло какое-то движение сбоку. Своими паучьими глазками на меня пялился кошмарный мистер Шэдвел - администратор многоквартирного комплекса.
Это был пример того флоридского быдла, которого никогда не следовало бы выпускать из гаража. Он носил пропитанную потом майку-алкоголичку, не скрывавшую его дряблых рук и волосатых плеч. Пока я мучилась с замком, он даже не предложил мне помочь.
В последний раз я попросила его починить протекающую крышу. Он вновь подкатил ко мне с грязными намёками. Так что теперь по всей квартире я расставляла тазики.
Он уже ограбил меня на "страховочный залог". И необходимость соблюдать анонимность означала, что ничего с этим поделать я не могла. Строго говоря, я платила ему, чтобы он не распускал руки - как он поступал с матерями-одиночками, проститутками и нелегальными эмигрантками по всему комплексу, то есть с теми, кто никогда не обратится в полицию.
Именно из-за Шэдвела я до сих пор не скопила денег на переезд.
Именно поэтому я переспала с русским.
– Тяжёлая ночь?
– Этот хмырь ухмыльнулся, сверкнув редкими зубами. Пристрастие к сигаретам без фильтра обесцветило те из них, что ещё держались во рту.
Я обдумала и отвергла возможные ответы: посиделки с подругами? девичник? Это насекомообразное не заставит меня соврать.
Замок начал поддаваться.
Прежде чем я смогла пройти внутрь, он потёр своё пузо, затем передвинул руку пониже.
Слишком низко.
– Мы очень скоро увидимся.
Я поняла, что только что получила предупреждение.
Плотно закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней спиной. Контраст между Селтейном и этой квартирой был как пощёчина.
В кухонной зоне не работали ни плита, ни холодильник. Для консервированных обедов я использовала крошечную микроволновку. На большом блюде лежали яблоки, бананы и апельсины для перекуса "на бегу". Пол был уставлен стратегически размещёнными тазиками. Я передвинула промокшую кровать в центр комнаты под самый большой по площади кусок не протекающей крыши.
Зажав dinero в руках, я обогнула тазики, чтобы добраться до "сейфа" - оконного кондиционера, неработающего, конечно. С помощью швейцарского ножа я открутила фильтр, открыв небольшую щель. Купюры я присовокупила к своим скудным накоплениям: двумстам пятидесяти семи долларам. Ещё внутри хранился фальшивый паспорт и моя единственная драгоценность - мамины четки. В нашей семье они передавались из поколения в поколение, и только их я забрала, покидая дом.
Вид долларовой пачки Севастьянова рядом с четками вызвал у меня приступ тошноты.
Как он смог что-то хорошее сделать настолько грязным? Не думала, что буду ненавидеть кого-то сильнее мужа, но Максимилиан Севастьянов занял почётное второе место.
Что во мне мужчины находили таким... доступным? Три года назад Эдвард спланировал операцию по получению полного доступа.
Сбежав от него, я переезжала каждые три года, успев пожить в Аризоне, Техасе, Луизиане и Нью-Мексико. Полгода назад я осмелилась вернуться во Флориду, решив, что это будет последнее место, где Эдвард станет меня искать. Я направилась в Майями, оптимистично надеясь затеряться в огромном городе, и нелегально устроиться на работу.
А вдруг он всё ещё здесь? Вдруг я просчиталась?
Установив фильтр на старое место и закрутив все винтики, я опустилась на свою скрипучую кровать. Лёжа на грубых простынях из магазина подержанных товаров, я вновь подумала, действительно ли Эдварда я сегодня видела. Как только я проиграла в памяти эти воспоминания, тело напряглось, приготовившись бежать.
Если это был он, то прошедшие три года его изменили. Он похудел, а на лице застыла горечь. От его ангельской внешности не осталось и следа.
Мне было семнадцать, когда мы "случайно" встретились на каникулах. Он сказал, что работал юристом в Атланте, а сейчас переехал в Джексонвиль, чтобы начать собственную практику. Он также сообщил, что ему двадцать пять - слишком взрослый для меня. Запретный плод, подумала тогда я.
Он уже повидал мир; я никогда не уезжала далеко от дома. Он был утончённым джентльменом; я гордилась тем, сколько могу выпить пива. Он говорил на четырёх языках, хотя, как ни странно, испанский в их число не входил.