Шрифт:
С полицейской точки зрения случай был простейший. Господин Томази, скрипичный мастер, совершил самоубийство, выпрыгнув из окна мансарды своего четырехэтажного дома, в котором жил и где имел мастерскую. О трагическом случае сообщили двое очевидцев, проходивших по площади ранним утром, - помощники пекаря, разносившие хлеб. Когда, испуганные, после недолгих колебаний они подошли к месту, куда несчастный упал, тот уже не подавал признаков жизни, хотя внешних повреждений заметно не было.
Следователь Муратори, прибывший вскоре на место происшествия, узнал от взволнованных юношей, впервые непосредственно столкнувшихся со смертью, что ничего не предвещало падения тела. Не было слышно никаких звуков вплоть до тупого удара тела о тротуар - он показался внезапным глухим выстрелом, который напугал голубей у небольшого фонтана в центре площади, и те разлетелись.
Осмотрев дом, следователь Муратори легко определил, откуда выбросился господин Томази. Единственное открытое окно было в мансарде. Конечно, можно было прыгнуть и с крыши, но самоубийце для своей цели не было причин использовать такое труднодоступное место при наличии гораздо более удобного. Быть может, странно ожидать такого от самоубийц, но полицейский из опыта знал, что они, как правило, стараются не осложнять себе последние минуты жизни.
Осмотр внутри дома не дал ничего, что могло бы свидетельствовать против версии самоубийства. Наоборот. Когда следователь поднялся до мансарды, выходящей окном на площадь, он обнаружил, что она заперта изнутри. Это было типичной мерой предосторожности, характерной для тех, кто не хочет, чтобы им помешали в осуществлении их намерений. Дверь пришлось выбить, поскольку ключ было не вытолкнуть снаружи из замка и, следовательно, нельзя было воспользоваться отмычкой. Маленькая комната была обставлена скудно: стол, четыре стула, небольшая кровать, умывальник с тазом и кувшином в углу, довольно большое зеркало. Не было ни ковра на полу, ни занавесок на окне, ни картин на стенах.
Как объяснил господин Умбертини - высокий худой мужчина около тридцати лет, помощник покойного скрипичного мастера, единственный, кто с ним жил в доме, - эта комната использовалась исключительно для окончательной проверки нового инструмента. В подобных случаях господин Томази уходил в мансарду и некоторое время играл там в одиночестве. Выходил мастер или с улыбкой на лице, означающей, что он доволен своей работой, или с охапкой щепок и оборванных струн - тогда ему лучше было не попадаться на глаза.
Старания следователя и помогавшего ему заметно потрясенного господина Умбертини найти прощальное письмо успехом не увенчались. В этом не было ничего необычного. Послания такого рода в основном оставляют те, кто на самом деле не хочет кончать с собой, но все же в конце концов это делают. Решительные самоубийцы не считают нужным объяснять свой поступок миру или оправдываться перед ним, равно как и прощаться. Судя по всему, случай господина Томази относился как раз к последним. Человек твердо решился на этот шаг и претворил свою решимость в действительность не раздумывая. Это был пример, который можно использовать в полицейских учебниках. Ясный и бесспорный. Больше выяснять было нечего. Правда, побуждения, заставившие уважаемого скрипичного мастера наложить на себя руки, были не установлены, но они и не интересовали земное правосудие. Пусть ими займется небесное. Впрочем, только оно и может знать, что было на уме самоубийцы.
Следователь Муратори велел господину Умбертини собрать свои вещи и покинуть дом, чтобы его можно было опечатать до разбирательства о наследстве. Помощник мастера хотел что-то заметить или добавить - по этому поводу или по какому-нибудь другому, - но сдержался. Это было хорошо. Так или иначе, все было сказано, и полицейский не мог помочь несчастному, оказавшемуся вдруг на улице. В конце концов, бывает и гораздо хуже. Этот уж как-нибудь выкрутится. Человек, который изучил ремесло изготовления скрипок у мастера Томази, не останется без куска хлеба. С такой рекомендацией он без проблем может получить место у какого-нибудь мастера или даже открыть собственную мастерскую.
Опытный полицейский редко ошибался в оценке людей и их судеб, однако здесь произошло именно это. Господин Умбертини не стал искать новое место или пытаться самостоятельно заниматься изготовлением скрипок. На деньги, скопленные за много лет, он снял скромную комнату в одной из узких улочек, ведущих от площади, где он жил раньше. Плата была невысокой, поскольку комната находилась в полуподвале и была довольно сырой. Ему это не особенно мешало, поскольку в ней он только ночевал.
Большую часть времени господин Умбертини проводил в трактире неподалеку от дома мастера. Прежде он никогда
Завсегдатаи трактира поначалу приняли нового посетителя с подозрением, избегая его общества. Прилично выглядевший, с хорошими манерами, он не был частью их мира. Но по мере того как проходило время и он становился все более похож на них по внешнему облику и поведению, к нему понемногу стали относиться с большим доверием. Он уже не пил в одиночестве, к нему всегда кто-нибудь присоединялся, и в конце концов все места за столом оказывались заняты. Это была весьма пестрая компания, в которой господин Умбертини еще несколько месяцев назад и представить себя не мог: угрюмые наемники из полка, расквартированного в предместье, тощие и гнилозубые шлюхи, карманники, возвращавшиеся из походов по рынкам, оборванные калеки-нищие.
Хотя господин Умбертини вовсе не желал разговаривать с подобными людьми, как, впрочем, и с кем бы то ни было другим, на эту тему, избежать ее стало невозможно, лишь только их отношение к бывшему помощнику знаменитого скрипичного мастера, а ныне - горькому пьянице стало достаточно близким, чтобы сдержанность исчезла. В отличие от полиции, которая не нашла нужным углубляться в причины самоубийства мастера, тайна эта не переставала обсуждаться любопытными завсегдатаями. На господина Умбертини пытались воздействовать самыми разными способами - от лести до угроз, - но он не проронил ни слова. Однако он не мог не слышать все те предположения, что излагали его товарищи по пьянству за столом в трактире сквозь густой, застоявшийся табачный дым и резкий запах кислого пива. Один из наемников, человек с черной повязкой на левом глазу и иссеченным шрамами лицом, утверждал, что слышал из надежных источников - за всей этой историей стоит наследственное сумасшествие. Дед по отцу господина Томази, столяр из ближайшего села, также лишил себя жизни, правда гораздо более мучительным способом. В минуту помрачения ума он заперся в мастерской и стал загонять себе в тело острые инструменты, какие попадались ему на глаза. Каждая рана по отдельности смертельной не была, но, в конце концов, после долгих мучений, он умер от потери крови, не издав ни звука за все время самоистязания. Когда домашние вломились в мастерскую, они увидели жуткое зрелище. Тело столяра, лежавшее на полу с раскинутыми руками, будто горизонтальное распятие, походило на некоего ежа с тридцатью тремя иголками. У жены, бывшей на пятом месяце, случился выкидыш, а единственного четырехлетнего сына потом всю жизнь преследовали ночные кошмары, от которых он просыпался с криком.
Господин Умбертини легко мог опровергнуть эту историю, но не стал. Он знал в первые годы ученичества деда по отцу своего мастера. Тот был часовщиком здесь, в городе, и умер в глубокой старости во сне, когда отказало ослабевшее сердце. Он пережил жену на несколько лет и оставил после себя семерых детей. Третий ребенок, первый сын после двух дочерей, стал отцом господина Томази; это был жизнерадостный и довольно распущенный человек, явно не отягощенный никакими мрачными детскими воспоминаниями, и умер он, подавившись рыбьей костью, когда неосторожно смеялся за едой. Младший из двоих его сыновей, Альберто, еще юношей получил отцовскую мастерскую по изготовлению и ремонту скрипок, поскольку унаследовал от матери тонкий слух. Уже вскоре он стал только делать скрипки, со временем став знаменитым за свое исключительное мастерство.
У одной из шлюх, в изношенном (несмотря на возраст чуть-чуть за двадцать) облике которой еще можно было разглядеть следы былой красоты, имелась другая версия. Как она узнала от человека, которому можно абсолютно доверять, причиной самоубийства господина Томази стала неразделенная любовь. Этой весной в городе побывал бродячий цирк, который давал представления на площади. Большинство номеров сопровождали своей игрой трое музыкантов. Среди них была цыганка, игравшая на скрипке. Мастер поначалу был очень недоволен ежевечерним шумом возле своего дома, но когда увидел эту девушку, то смягчился.