Мастер

Сабило Иван Иванович

Лена словно почувствовала его затруднение, повернулась к нему и, глядя в гла­за, сама спросила:

– Когда вы снова приедете?

– А вы бы этого хотели?

– Вы хозяин, моё желание здесь роли не играет. Просто буду знать и подготов­люсь лучше, чем сегодня.

– Тогда в следующий выходной. И советую не унывать. Если взгрустнётся, вы­ходите сюда и река вас обязательно укрепит.

– Спасибо за полезный совет, но хорошее настроение для учителя - большая редкость.

– Много работы?

– Ну да, школа забирает всю меня, и это хорошо. Сегодня

выходной, а я це­лый день провела у Ковалёвых. У них девочки-близнецы, учатся в шестом классе и вдруг стали катастрофически терять память. Родители обращались к врачам, к психологам, но те не могут найти причину. Посоветовали больше читать, раз­гадывать кроссворды, играть в подвижные игры.

– Такая болезнь чаще всего поражает взрослых, - сказал он.
– Особенно, если нужно помнить что-то хорошее, что для тебя сделал другой человек.

– Интересное наблюдение, - отметила она.

– Оно из жизни. Из моей жизни. А что вы думаете по этому поводу?

– Я думаю, проблемы возникают тогда, когда люди перестают помнить Бога.

– Вы верующая?

Она задумалась, не зная, стоит ли случайному человеку поверять сокровенное, и ответила уклончиво, как будто не о себе:

– Надеюсь, да. Правда, в церковь редко хожу: то некогда, то какая-то робость мешает.

– Я не против церкви, даже ношу крест, но меня беспокоит, что нынче церкви у нас растут как грибы, а количество школ убывает.

– Я не знаю такой статистики, - сказала Лена.
– Хотя убеждена: будут церкви, будут и школы.

Наконец, он вспомнил, о чём хотел спросить, и решился:

– В вашей комнате на столе фотография. На ней ваш брат?

– Нет, мой любимый. Мы с ним готовились к свадьбе, но его убили. Эти, как вы их называете, гниды.

– За что?

– Убийцы не найдены, а версия только одна - профессиональная деятельность. Он был журналистом.

В это время в воде снова раздался всплеск, но волн уже не было видно.

– Опять погоня?

– Нет, русалка, - живо откликнулся Виктор.

– Здесь и русалки водятся?

– Однозначно, как говорит один знаменитый политик. Услышали наш разговор и подплыли. Страшно любопытные бестии. Говорят, раньше по утрам и перед закатом даже на берег выходили. Их мой дед Иван часто видел. Говорил, они красивые, но грустные все до одной.

– Отчего же они грустят?

– Этого никто не знает. Может быть, из солидарности с нами, людьми. У нас ведь тоже грустного больше, чем весёлого. Веселятся только в телевизоре.

– У меня, как вы заметили, нет телевизора, а надо бы купить: иногда дети что- то посмотрят и обсуждают в классе, а я не знаю, о чём они.

Вечерняя заря стала гаснуть, подступала темнота. Они молча вернулись к дому и здесь расстались. Виктор поборол в себе искушение поцеловать её в щёку и по­шёл на станцию. В домах уже зажглись окна, в конце села визгливо лаяла собака, в ближнем доме играла музыка.

На этот раз дорога показалась ему нескончаемо длинной. Но подошёл он к электричке как раз вовремя и в непонятном для себя настроении покатил в го­род. Дома позвонил тётке, поведал о своей поездке и сказал, что, возможно, при­мет её предложение и займётся обустройством дома. Тётка, выслушав, словно между прочим, спросила:

– Правда, симпатичная у нас жилица?

– Не знаю, она явилась, когда мне пришла пора уезжать, - слукавил Виктор, не собираясь откровенничать. Но только сейчас понял, что тётка не только о доме думала, когда предлагала ему съездить в деревню.

В понедельник утром его группа была на теории. Он приехал на работу к на­чалу занятий, отправил учащихся на первый урок, и тут же секретарь директора Галина Львовна пригласила его к шефу.

Большеголовый, носатый Валентин Трофимович сидел в своём кабинете за компьютером и не сразу оторвался от него, хотя увидел, что к нему пришёл Виктор Алексеевич. Он вперил взгляд в экран, и, казалось, нет силы, которая сможет его оторвать от всевластного магнита. Но вот он перестал терзать мышку и повернул голову:

– Как дела?

– Вы о чём?

– О вашем опоздании на работу.

– И что? Я примчался к проходной, когда только начали пропускать моих ре­бят.

– Причина опоздания?

– Никакой причины. Просто не задалось утро, и всё. А тут ещё тётка позвони­ла - муж умер... Но как вы узнали?

– Короеды ваши постарались. Поймали меня во дворе училища и брякнули.

– Какие оригиналы! И кто же из них?

– Будете много знать - скоро состаритесь, - усмехнулся директор.
– Честно говоря, я их сам не знаю. Первогодки, ещё не примелькались. Но ведь правду сказали?

– Ну да, если донос кто-то считает правдой, - не удержался Виктор Алексеевич.

– А как учащиеся без вас оказались на проходной?

Виктор Алексеевич лишь мгновение сомневался, нужно ли говорить директо­ру, что привёл их туда староста группы. И, решив, что ничего зазорного в том нет, назвал Мишу Матвеева.

Валентин Трофимович почесал затылок и снова уставился в экран. Понятно, что ничего он там не разбирает, а думает. Виктору Алексеевичу даже показалось, будто он видит, как в большой голове директора крутятся массивные думательные шестерёнки. Он в училище самый старый и опытный. Тоже из мастеров. Сначала окончил тот же техникум, что Плетнёв. Потом много лет работал старшим ма­стером и заочно учился в техническом университете. Даже, как он выражался, рекорд мира установил - пятнадцать лет плёлся к диплому. Но доплёлся и теперь подчёркнуто бережно и всегда с большой буквы писал в графе «образование» - «Высшее».

– Хотел вам за опоздание поставить на вид. Но группа вышла из положения, в которое вы её поставили?

– Как будто.

– Старосту поощрить. А вас прошу больше не опаздывать. Дядьку похоронили?

– Да, на Северном кладбище. Хорошее место, песок. Тётка довольна.

– Ну и ладно, если довольна. Что у вас ещё?
– спросил директор, как будто не он позвал Виктора Алексеевича, а мастер сам явился к нему со своими вопроса­ми. Можно сказать, что сегодня должен состояться суд над Юрой Бородиным, но Виктор не стал торопиться. Скажет потом, когда будет известно решение.