Мастера детектива. Выпуск 3
Шрифт:
И их лавка была на месте, узенькая, как щель, в правом крыле дряхлого дома со старомодными жалюзи, которые опускались до самого тротуара.
Оттуда просачивался свет. В лавке было темно, но дверь, ведущая на кухню, которая служила супругам Люска одновременно столовой и спальней, была открыта, и из нее пробивался этот пучок света.
Из дома напротив вышел юноша и со счастливым лицом зашагал к кинотеатру.
Не мог же Лурса подглядывать в замочную скважину, не мог постучать в дверь, не мог сказать торговцу с болгарскими усами: «Если разрешите,
Нет! Хватит! Его не поймут. Сочтут за безумца. Нельзя браться за защиту человека, которого ты сам сразил тяжелым ударом. Человека? Даже не человека. Крупицу человека. Крупицу драмы…
Он прошел мимо полицейского, который вздрогнул и пожал плечами, увидев, что адвокат вошел в «Боксинг–бар».
Интересно, с какой целью, по мнению полицейского, пошел в бар Лурса?
— Я так и думал, что вы придете, но сегодня вас не ждал. Хочу вам объяснить насчет той записочки, что вам передал. Месяца два назад Жэн натворил каких–то дел в Ангулеме, и если бы его сейчас взяли, тогда… Сами понимаете! Жаль, что мне не удалось послушать, как вы громили молодого Люска. Говорят, просто страшно было на вас смотреть. Что прикажете подать?.. Нет, сегодня моя очередь. Когда мсье Эмиль придет сюда, я и ему тоже бутылочку поставлю — не простую, а шампанского, ведь мальчуган оказался просто молодцом.
Возможно, потому, что Лурса слишком долго жил в одиночестве, он не сразу свыкался с чужой обстановкой. Чтобы почувствовать себя непринужденно, ему требовалось выпить.
А потом он подумал, что ему лучше сидеть, скажем, в «Приюте утопленников»: все шоферы его знали, столько раз возили его туда ночью.
Но и там ему было не лучше. Однажды даже, проходя мимо ярко освещенного по случаю приема гостей дома Доссенов, он с трудом отогнал шалую мысль: «А что если войти и объявить, что я хочу сыграть с ними в бридж?»
Но он предпочитал заходить в тупичок и пить вино со старухой, у которой снимала комнату Фляжка и куда возвратилась Адель Пигасс, убедившись, что ее Жэн благополучно перешел границу.
Все эти люди отличались тем, что говорили мало. Выпиваешь стаканчик. Глядишь в пространство. Слова здесь звучат особенно веско, потому что их говорят скупо, и тот, кто их произносит, знает почти все, что можно знать.
Адель после отъезда Жэна, от которого она получила открытку из Брюсселя, пошла в гору, зато дела в «Боксинг–баре» стали хуже, и Джо подумывал приобрести себе на ярмарке балаган.
Вечерами казалось, что улицы, чересчур узкие улицы, проходят где–то под землей, над городом, и Лурса чудилось, будто он пробирается глубоко под чужими жизнями и до него доносится лишь приглушенное их дыхание.
Но самое неприятное было то, что Карла решила после свадьбы м–ль Николь отправиться с ней в Париж.
Тогда придется ему самому управляться с девицами типа Анжели, или со старыми служанками вроде тех, что работают у кюре.
Следователь, уже не Дюкуп, а другой, назначенный на место Дюкупа, без конца твердил:
— Лурса? Безусловно, никто не знает нашего города
И поскольку собеседник обычно подымал на него строгий взгляд, следователь поспешно добавлял:
— Жаль, что такой светлый ум… И в последующем бормотании можно было различить лишь самый конец фразы, одно только слово:
— …алкоголь.
Совсем так, как г–н Никэ, подобно марионетке, которой орудует чревовещатель, твердил тогда на суде:
«…клянитесь также… спода… дымите руку… ерни–тесь… одам… сяжным…»
Люска получил десять лет. Мать его умерла, а отец по–прежнему торгует шарами в своей лавочке, где запахи стали словно бы еще гуще.
Пятицветная блестящая открытка, изображающая извержение Везувия, гласила:
Сердечный привет и поцелуй из Неаполя.
Николь, Эмиль.
Эдмона Доссена поместили в дорогой санаторий. Детриво дослужился до старшего унтер–офицера. Дюкуп переехал в Версаль. Рожиссар отправился на три дня в Лурд в качестве брата милосердия — добровольца. Доссен–отец все так же кутит с девицами в роскошных публичных домах. Дайа–сын женился на дочке торговца удобрениями.
Адель и Фляжка по–прежнему поджидают на углу улицы клиентов.
А перед стаканом красного вина сидит в бистро совсем один Лурса, пока еще сохраняя достоинство.
1940 г.
Агата Кристи
После похорон
Посвящается Джеймсу в память о счастливых днях в Эбни
Глава 1
Старый Лэнском ковылял из комнаты в комнату, поднимая шторы и то и дело вглядываясь в окна подслеповатыми глазами.
Скоро они вернутся с похорон. Лэнском зашаркал ногами чуть быстрее. Окон было так много…
«Эндерби–Холл» был большим викторианским домом, построенным в готическом стиле. В каждой комнате имелись занавеси из выцветшей парчи или бархата. Некоторые стены все еще были обтянуты полинявшим шелком. В Зеленой гостиной старый дворецкий поднял взгляд на висевший над камином портрет Корнелиуса Эбернети, для которого и был построен «Эндерби–Холл». Каштановая борода Корнелиуса агрессивно торчала вперед, а рука покоилась на глобусе, не то по его желанию, не то воплощая символическую концепцию художника.
Старому Лэнскому Корнелиус всегда казался весьма решительным джентльменом, и он радовался, что не знал его лично. Его хозяином был мистер Ричард, который внезапно скончался, хотя, конечно, перед этим его какое–то время посещал доктор. Впрочем, мистер Ричард так и не оправился после смерти молодого мистера Мортимера. Старик покачал головой, переходя из Зеленой гостиной в Белый будуар. Это была настоящая катастрофа. Такой здоровый и сильный молодой джентльмен! Трудно поверить, что с ним могло случиться подобное несчастье. А тут еще мистер Гордон погиб на войне. Одна беда за другой. Для хозяина все это было чересчур. Тем не менее неделю назад он выглядел почти как всегда…