Мастера и шедевры. Том 3
Шрифт:
И во многом зависит от деятелей искусства — поэтов, композиторов, живописцев, ваятелей, зодчих, чтобы молодые люди были духовно также прекрасны. Но для этого нужна работа. Работа с душами людскими. Что вполне в силах культуры. При той системе могучей массовой информации у нас в стране, при умной стратегии пропаганды гуманистически зрелого искусства можно достичь очень многого.
Какие бы ни были трудности, а они есть, судьба дала нам счастье быть гражданами огромной державы. Разве не вызывает естественное чувство гордости, когда говорят о том, что сейчас где-то у Камчатки Новый год, а ты еще только собираешься через несколько часов готовиться к его встрече. Вот эта широта пространства
Жизнь продолжается и художники воспевают свою обитель — Землю…
Как чудесна наша Родина!
«Погожий день» Евсея Моисеенко. Редкий дар мастера видеть все по-своему. Казалось, что особенного — мальчишка проезжает мимо сада, срывает яблоко. Но живописец так сумел густо замесить композицию, так искусно переплести орнамент изгороди, силуэт мальчика на лошади, неспешно идущей рядом с жеребенком, изобразил лабиринт яблоневых ветвей, перегруженных плодами. Художник наметил косогор с деревушкой, а главное — так заставил плавать в небе круглые, милые тучки, подчеркнув светлоту всего мира, что этот, казалось, рядовой и даже, на взгляд чиновника, распределяющего заказы, пустяковый мотив вырос в планетарное ощущение мира людей, доброй природы, радости бытия.
Э. Окас. Спектакль.
Почему я так пристрастен к картинам Евсея Исаевича Моисе-енко? Они всегда сражают нежданностью решения. Причем это не результат заумных фокусов некоторых художников, которые хотят прослыть оригинальными, заглядывая то в альбом к Сезанну, то в монографию о Пикассо или Миро.
Нет, Моисеенко есть Моисеенко.
Он первичен. Потому что идет от натуры, от изучения жизни, от глубоких понятий о добре и зле.
С самых первых картин он сразу заявил о себе как о Мастере, со своим терпким, колючим, но добрым искусством. «Погожий день» и «Дома» — два холста с одной выставки. Таков широкий диапазон его таланта. Должен оговориться, что мне бы очень хотелось когда-нибудь, если бог даст, успеть написать и о Моисеенко, и о Мыльникове, и о многих других художниках, моих сверстниках, однокашниках, с которыми я вместе учился под крылом Игоря Грабаря, и я обязан это сделать. Но, как говорят, тут уже не мы правим этот сложный бал…
Судьба… Никогда не забуду «Книгу о художниках» Константина Паустовского, где он перечисляет имена любимых им художников, о которых обязательно напишет, Юрий Пименов, Борис Кустодиев, другие…
Мечты и быль…
Традиции лучших образцов искусства Октября прекрасны. И если художники восьмидесятых годов XX века проникнутся духом времени, где все громче звучат слова «гуманизм», «гласность», то вскоре мы увидим творения-вехи; их ждет зритель.
Ведь не зрелища, а высокого, великого искусства он достоин…
Борис Сергеевич Угаров в предисловии к каталогу XV выставки Академии художеств написал:
«Главными остаются вопросы, связанные с художественным творчеством, созданием новых духовных ценностей, достойных нашего народа, нашей динамичной эпохи».
Б. Угаров. Мать.
Е.
И ВНОВЬ ВЕСНА
Меньше часа езды от славного города Флоренции, и вы у старого замка Кастелло Монтегуфоне. Нет, только руины напомнят о нем.
Серая тишина царит в развалинах. Горячий летний ветер пахнет сеном. Он бродит среди колючих глыб. Шевелит ветви черных пиний, колышет кипарисы.
Вас встретит пожилая женщина со смуглым лицом. В гладкой прическе — седые нити времени. Она дочь садовника бывшего замка, разрушенного последней войной. Ее зовут Айлис.
Гвидо Матти, отца Айлис, уже десять лет нет в живых. Но имя его помнят все жители вокруг. Он совершил подвиг.
Айлис рассказывает:
— В конце ноября 1942 года, ночью, к замку Кастелло подъехало несколько машин. Отцу поручили спрятать в тайниках замка 250 шедевров из флорентийской галереи Уффици. Вот список, — говорит Айлис. Рафаэль, Перуджино, Джотто, Уччелло, Гирландайо. И под номером 8360 «Весна» Боттичелли — одна из самых знаменитых картин планеты. Три года вместе с братом тщательно таил Гвидо Матти бесценные сокровища. Кругом шла война. Рыскали нацисты.
Но всему наступает конец. Гитлеровцы отступали. Когда они вломились в Кастелло Монтегуфоне, решили создать в замке опорный пункт, установить артиллерийские батареи… И вдруг наткнулись на сокровища Уффици. Эсэсовский офицер немедля приказал сжечь, уничтожить шедевры. Гвидо Матти упал на землю. Он рыдал. Умолял не трогать картины.
Айлис рассказывает, как отцу угрожали расстрелом. Но он кричал, что шедевры не только собственность Италии, Флоренции, что они — гордость всего мира.
Грохот канонады приближался. Времени не было. Какое-то мгновение офицер колебался. Выругался. И оставил картины. Но Гвидо Матти лежал в беспамятстве. Горячка чуть не унесла его.
Когда войска союзников отбили замок и Айлис увидела, как усталые, израненные солдаты и офицеры становились на колени перед «Весной» Боттичелли, Айлис была поражена. Она считала англичан чопорными и сухими…
В руках дочери садовника трепетали девять пожелтевших листков бумаги — список шедевров Уффици, которые спас безвестный Гвидо Матти, итальянец, сын Земли… Обыватель.
Еще юнцом, в букинистическом ряду, который прилепился к древней Китайгородской стене, в маленькой лавчонке купил я драгоценную репродукцию-фототипию «Флоры» — фрагмент картины «Весна» Боттичелли… Прошло много, много лет, и, наконец, моя мечта осуществилась. Щит с надписью «Флоренция» зримо предстал на обочине шоссе. Мелькнули флорентийские Черемушки, они, наверное, есть везде. Наконец, после всяких житейских дел я у ворот желанной Уффици. Огромные двери галереи на замке. Как мне объяснили, бастуют служащие. Логика привела меня к Лучиано Берти, директору-хранителю всех музеев города.
— Синьор, — сказал вежливо невысокий, худощавый итальянец, — что я могу поделать?..
Я вздохнул. Огорченно произнес, что обидно всю жизнь мечтать увидеть «Весну» Боттичелли, приехать издалека, из Москвы, и вот — такая незадача.
Просторный кабинет. Рядом пьяцца Синьории. Огромный Давид. Где-то вдалеке слышны колокола…
Как во сне, слышу слово «руссо», через считанные минуты кляцает массивный замок, и милая Джулия приглашает меня войти… После волнения, полдневной жары особенно разительна была прохлада Уффици. И вот она, «Весна» Боттичелли. Долгожданная. Одна из самых великих картин мира. Метафора гармонии и счастья. Слияние природы и человека. Безмолвная музыка.