Мастера иконописи и фрески
Шрифт:
С 1750-х годов Тьеполо стал работать главным образом за пределами Италии. В 1750–1753 годах в Вюрцбурге (Германия) он расписал Императорский зал (плафон «Аполлон, мчащий на колеснице Беатрису Бургундскую»; фрески «Инвеститура епископа Гарольда» и «Бракосочетание Фридриха Барбароссы и Беатрисы Бургундской») и плафон свода дворцовой парадной лестницы (фреска «Олимп»). Для создания фресок Тьеполо воспользовался сюжетами из мифологии и средневековой истории. На фоне иллюзорных архитектурных элементов изображены аллегорические фигуры, портрет архитектора Б. Неймана, создавшего дворец, и самого художника с сыном Джованни Доменико и учеником. На карнизах по стенам мастер поместил изображения фигур, олицетворяющих части света. Европа представлена в облике женщины, вокруг которой находятся аллегории
Настоящим шедевром фресковой живописи стали росписи плафонов мадридского Королевского дворца, выполненные Тьеполо в 1762–1767 годах по просьбе Карлоса III. Особенно впечатляет фреска «Триумф испанской монархии». В верхней части плафона на троне величественно восседает аллегория Испании, окруженная Юпитером, Аполлоном, Меркурием, ниже — аллегорические образы испанских провинций и колоний, добродетелей, пороков и реальных исторических персонажей.
Росписи Императорского и Королевского дворцов в Вюрцбурге и Мадриде принесли Тьеполо громадную популярность в Европе. После возвращения в Венецию художник был избран президентом Академии живописи (эту должность он занимал два года).
Тьеполо являлся также прекрасным портретистом. Среди самых известных его работ в этом жанре — портреты Антонио Риккобоно (около 1745, Академия Конкорди, Ровиго) и Джованни Кверини (около 1749, Музей Кверини-Стампалья, Венеция). К росписям близки по тематике и характерным особенностям станковые произведения и алтарные композиции мастера, хотя они и отличаются от фресок более тщательной детальной проработкой («Молитва святой Теклы», 1757–1759). Последние произведения Тьеполо проникнуты трагическими настроениями. Вероятно, сказалась болезнь и творческие неудачи: цикл алтарных полотен для испанской церкви Святого Паскаля был отвергнут заказчиком, который отдал предпочтение работам другого живописца. Возможно, именно это и ускорило кончину итальянского мастера. Умер Тьеполо в Мадриде и в XIX веке был забыт. Лишь в XX столетии его искусство было оценено по достоинству, и в наше время он считается одним из величайших художников своей эпохи.
Франсиско Сурбаран
(1598–1664)
Большая часть произведений Сурбарана выполнена по заказам испанских монастырей. Хотя художник показывает чудеса, творимые святыми, в этих композициях отсутствует мистицизм, в них нет ничего фантастического. Простодушные ангелы на картинах Сурбарана напоминают молодых испанских крестьян и обыкновенных церковных служек. Именно они и позировали художнику.
Испанский живописец Франсиско Сурбаран родился в семье небогатого торговца в местечке Фуэнте де Кантос (Эстремадура). В 1614 году отец привез сына в Севилью и определил в мастерскую по раскрашиванию деревянных статуй, которой руководил художник П. де Вильянуэве. В Севилье Сурбаран, посещавший мастерскую живописца Ф. Пачеко, познакомился с Д. Веласкесом и Эррерой Старшим. Значительное влияние на молодого Сурбарана оказало искусство Караваджо.
Сведений о жизни Сурбарана сохранилось немного. Известно, что он не покидал Испании. В 1617–1618 годах художник жил в Эстремадуре, в небольшом городке Льеренне, а в 1629 году поселился в Севилье. Именно здесь ему, пока еще никому не известному мастеру, поручили выполнить ряд крупных, хорошо оплачиваемых заказов для нескольких севильских монастырей. Его работы понравились заказчикам, и городской совет попросил Сурбарана остаться в Севилье. Успеху провинциального живописца завидовали местные мастера, входившие в севильскую корпорацию, они всячески выражали свой протест. Главное место в творческом наследии Сурбарана занимают религиозные композиции, рассказывающие о жизни святых. Художник очень реалистично рисует картины монастырского быта, верно передает обстановку монастырей, предметы обихода. Персонажи картин Сурбарана, будь то ангелы, святые или простые монахи, написаны с натуры. Таковы картины, выполненные в 1629 году совместно с Эррерой Старшим для францисканского ордена, посвященные святому Бонавентуре. Четыре из этих композиций созданы Сурбараном («Молитва святого Бонавентуры перед избранием папы», Картинная галерея, Дрезден; «Посещение святого Бонавентуры святым Фомой Аквинским», не сохранилась; «Святой Бонавентура на Лионском соборе», «Погребение святого Бонавентуры», обе — Лувр, Париж).
Сурбаран писал картины и для других монашеских орденов Испании: доминиканцев, мерседариев, картезианцев, иеронимитов («Видение святому Петру Ноласко Небесного Иерусалима», «Видение святому Петру Ноласко распятого апостола Петра», 1628–1630, Прадо, Мадрид; «Мадонна де лас Куэвас», «Святой Бруно и папа Урбан II», «Чудо святого Гуго Гренобльского», начало 1630-х, Музей изящных искусств, Севилья; «Святой Лаврентий», 1636, Эрмитаж, Санкт-Петербург; «Святой Антоний Аббат», 1636, Прадо, Мадрид; «Благовещение», «Рождество», «Поклонение волхвов», 1638–1639, Музей изящных искусств, Гренобль). Все эти произведения, ныне хранящиеся в различных музеях мира, были предназначены для украшения испанских церквей и монастырей.
Ф. Сурбаран. «Святой Франциск Ассизский», около 1650–1660 годов, Музей изящных искусств Каталонии, Барселона
Хотя Сурбаран изображал чудеса как нечто реальное, персонажи его композиций поражают своей жизненной убедительностью. Так, ангел, явившийся Бонавентуре в композиции «Молитва святого Бонавентуры перед избранием папы», ничуть не похож на бесплотное существо, сошедшее с небес, а, скорее, напоминает сильного и добродушного юношу-крестьянина. Как нечто обыденное трактует мастер и легенду о чуде святого Гуго. При посещении трапезы монастыря во время поста святой превратил мясо в тарелках монахов в угли. Монахи, собиравшиеся вкусить запретного, в изумлении взирают на накрытый к обеду стол.
В 1634 году Сурбаран приехал в Мадрид для работы во дворце Буэн-Ретиро. Он не только трудился, но и внимательно изучал громадные королевские собрания произведений искусства.
Вернувшись в Севилью, мастер продолжал выполнять заказы монастырей не только в Испании, но и в ее южноамериканских колониях («Чудо с падре Сальмероном», «Искушение святого Иеронима», «Бичевание святого Иеронима», 1638–1645, капелла монастыря, Гваделупа, близ Касереса; «Мастерская в Назарете», 1630-е, Музей искусств, Кливленд; «Святая Касильда», Прадо, Мадрид; «Святая Доротея», 1635–1645; «Святая Инесса», 1635–1645, обе — Музей изящных искусств, Севилья; «Святая Марина», 1635–1645, Национальная галерея, Лондон). К этому времени художник полностью избавился от влияния Караваджо, практически перестав использовать контрасты света и тени. Он стал выстраивать цветовые композиции на соотношениях больших цветовых плоскостей с пятнами красных тонов, что придавало его картинам особую выразительность и силу.
Несмотря на преобладание в композициях Сурбарана повседневного начала, в котором мистическое приобретает черты реального, его образы порой поражают своей духовностью, аскетизмом и строгостью. Иногда трудно провести грань между изображениями святых, церковнослужителей и конкретных лиц, показанных с портретным сходством. Одетые в светлые рясы, фигуры выглядят суровыми, а лица — замкнутыми, отрешенными от мирской суеты. Именно таким представлен Франциск Ассизский на одной из лучших картин Сурбарана, восхищавшей его современников («Святой Франциск Ассизский», около 1650–1660, Музей изящных искусств Каталонии, Барселона).
Это произведение навеяно легендой из апокрифического текста XIII столетия, рассказывающей о том, как посетители крипты в церкви в Ассизи увидели поднявшегося из могилы давно умершего святого Франциска, знаменитого проповедника и основателя нищенствующего ордена францисканцев. Сурбарану удалось создать необыкновенно выразительный образ стоящего на своей могиле святого, на лицо и фигуру которого падает свет, идущий слева и четко выделяющий из мрака его рясу и обращенное к небу лицо, выражающее религиозный экстаз. Правая сторона, остающаяся в тени, почти сливается с фоном. Хотя в этом произведении и ощущается некоторое влияние Караваджо, в нем нет караваджистской яркости, все детали композиции строги и аскетичны, что характерно для испанского барокко.