Мастодония
Шрифт:
– Проклятая морковь! – Я вдавил педаль газа в пол. – Это за ней он приперся. Говорил же, нельзя его прикармливать!
Подъехав ближе, я увидел, что Стоячий не просто требовал угощения, но уже добрался до него: разворотил кухонный угол, каким-то образом открыл холодильник и невозмутимо хрустел морковками.
Я затормозил, мы выскочили из машины, я метнулся было вперед, но Райла схватила меня за руку:
– Ты куда? Если хочешь прогнать его…
– Прогнать?! – взревел я. – Ни черта подобного! Я хочу взять ружье и пристрелить этого сукина сына, что и надо было сделать, причем давным-давно!
– Не вздумай! – остановила меня Райла. – Пристрелить такого симпатягу? Ни за что!
Хирам тем временем дубасил Стоячего, выкрикивая единственное слово: «Плохой, плохой, плохой!» – но мастодонт не интересовался ничем, кроме моркови.
– К тому же как ты достанешь винтовку? – спросила Райла.
– Как-нибудь достану, если подобраться к дому и открыть дверь. Стойка у самого входа.
Хирам не умолкал, палка гуляла по шкуре Стоячего, а тот лениво помахивал хвостом. Судя по довольному виду, он был в восторге от происходящего, и я понял, что уже не злюсь на него, – сперва усмехнулся, потом расхохотался, а Хирам все голосил и колошматил невозмутимого мастодонта, и Сальвадор Дали остался бы в восторге от этой картины.
Райла заплакала. Отпустив мою руку, она стояла совершенно прямо, как солдат в почетном карауле, и содрогалась от рыданий. По щекам ее катились слезы, и я понял: еще немного – и у нее будет истерика. Поэтому обнял ее и увел назад к машине.
– Эйза, – всхлипывала она, – это просто ужас. Ну что сегодня за день такой, все наперекосяк…
Я усадил ее в машину, после чего вернулся за Хирамом. Схватил его за руку, отобрал палку и приказал:
– Хорош ругаться. Толку-то от твоих криков.
Хирам обернулся и удивленно заморгал. Наверное, не ожидал меня увидеть.
– Но, мистер Стил, я ему кричал-кричал, чтоб он не хулиганил, а он все равно нахулиганил!
– Ступай в машину, – велел я, и он послушно побрел вниз по склону.
– Пойдем, – сказал я Бублику; тот сообразил, что можно уже не охранять хозяйский дом, перестал лаять и радостно потрусил следом за мной. – В машину, – сказал я, и он запрыгнул на заднее сиденье, где устроился рядом с Хирамом.
– Что же теперь делать? – растерялась Райла. – Что тут можно сделать?
– Вернуться на ферму, – объяснил я, – и пожить там какое-то время.
– Эйза, я влюбилась в Мастодонию, – призналась она позже вечером. – Хочу, чтобы там был наш дом.
– Будет тебе дом, – пообещал я. – Большой и крепкий, чтобы никакой мастодонт не разломал.
– И еще, Эйза, я так хочу разбогатеть…
Тут я ничего обещать не стал, и Райла плакала в моих объятиях, пока не уснула.
Бен и Герб вернулись с нами в Мастодонию. Вооружившись полиспастом, мы поставили дом на место, а потом угробили почти весь день на его починку. Когда закончили, в нем снова можно было жить. Даже холодильник работал, хотя Стоячий изрядно над ним потрудился.
На следующее утро (вопреки протестам Хирама и Райлы) мы взяли два внедорожника и отправились на поиски Стоячего. Нашли его в низине и отогнали подальше от дома. Мастодонту это не понравилось, и пару раз он грозил перейти в атаку, но мы постреливали в него из ружей, заряженных безобидным дунстом, Стоячий при этом недовольно ворчал и охал на каждом шагу.
Отшуганув его миль на двадцать, мы поехали к дому.
Несколькими днями позже Стоячий вернулся в прежние угодья, но с тех пор не беспокоил нас, хотя предположу, что ему нередко снилась морковь. Хираму я строго-настрого приказал не подходить к нему; в кои-то веки он послушал меня и сделал, как было велено.
Мы не получали известий от Кортни уже несколько дней. Когда он наконец связался с нами, мы с Беном беседовали в кабинете. Бен указал на параллельный телефон: мол, возьми трубку.
Кортни сказал, что «Сафари» и киношники поддержали прошение о временном судебном запрете, но из-за множества неоднозначных аргументов с обеих сторон процедура займет больше времени, чем ожидалось. Одно из высказываний в поддержку Госдепа особенно возмутило Кортни: дескать, путешествия во времени представляют угрозу для здоровья людей. По словам Кортни, он был бы готов согласиться с тем, что путешествие в относительно недавние исторические времена может представлять такую опасность, но чиновники настаивали на том, что и миллионы лет тому назад существовали вирусы и бактерии, способные адаптироваться к человеческому организму и вызвать эпидемии, которые могут стать пандемией.
Что касается ЦРУ, новых вводных не поступало.
– Нельзя исключать, что их осадил Госдеп, – сказал Кортни.
Тем временем сенатор Фримор сообщил, что внесет в обе палаты конгресса билль об эмиграции обездоленных (или любых желающих) в доисторические времена. По словам Кортни, он интересовался, какой период будет наиболее благоприятным.
– С нами на линии Эйза, – сказал Бен. – Вопрос к нему.
– Какие будут соображения, Эйза? – спросил Кортни.
– Миоцен, – сказал я.
– Почему не Мастодония? По-моему, идеальное место.
– Временной промежуток маловат, – объяснил я. – Прежде чем создавать популяцию в прошлом, надо обеспечить достаточный запас времени, чтобы иммигранты не повлияли на развитие человечества.
– Но Мастодония находится в довольно глубоком прошлом, разве нет?
– Нет. Чуть больше ста пятидесяти тысяч лет назад, а этого мало. Можно вернуться на триста тысяч лет, и все равно окажетесь в сангамонском периоде, и это недостаточно далеко. В то время на планете уже появились люди – первобытные, но тем не менее. Нельзя допустить, чтобы наши современники столкнулись с ними.
– А как же вы и Райла?
– Нас лишь двое, и мы не собираемся пускать в этот период кого-то еще. Разве что транзитом. К тому же первые люди появятся в Америке не раньше чем через сто тысяч лет.
– Понял. Этот ваш миоцен – он далеко?
– Двадцать пять миллионов лет назад.
– Считаете, этого достаточно?
– Что-то хотя бы отдаленно напоминающее человека появится на планете не раньше чем через двадцать миллионов лет. А через двадцать миллионов лет от сего момента – то есть при первом потенциальном контакте иммигрантов с местными – на Земле уже не останется людей, если считать по нашей временной шкале.