Мать (CИ)
Шрифт:
Пока он так лежал, переносясь мыслью в далёкую-далёкую Галактику, пришли гости, коллеги родителей, - Андрей Семёнович Захаров и его жена, Анна Григорьевна. Пахомов услышал характерный говорок Андрея Семёновича - с хрипотцой и кашляющим смехом. Грянули преувеличенно радостные возгласы матери, потом комок звуков распался: мужские голоса забубнили в комнате, а женские зазвучали на кухне. Пахомов слышал каждое слово, но продолжал лежать с закрытыми глазами, грезя про Люка Скайуокера и принцессу Лею. Потом всё же вылез из-под
На кухне Анна Григорьевна тёрла сыр в тарелку, а мать резала на доске колбасу.
– Знак жёлтой змеи - земля, - говорила Анна Григорьевна.
– Значит, будет приумножение богатства. И успокоение. А мы сейчас живём под знаком земляного дракона. Он покровительствует карьеристам. Недаром кооперативы везде пооткрывали...
Мать увидела Володьку и произнесла, сдув со своих глаз упавшую прядь волос:
– Проснулся, сынок? Поздоровайся с гостями. И переоденься. Праздник всё-таки.
– Здрасьте, - сказал Володька Анне Григорьевне. Та улыбнулась ему.
– Здравствуй. Хорошо поспал? Мы тебе, наверное, мешали.
Она была высокая, сухопарая, с бородавкой на шее. Пахомов помотал отрицательно головой и ушёл переодеваться. Напялив джинсы и чёрную футболку, спросил у матери: - Нормально, что ли?
Мать, нарезая хлеб, бросила на него взгляд.
– Нормально.
Пахомов прошёл в большую комнату. Там был притушен свет, в одном углу переливалась огнями ёлка, в другом надрывался, пульсируя холодным светом, телевизор. Отец, сидя на стуле за накрытым столом, говорил вольготно расположившемуся на диване Андрею Семёновичу:
– Да они нарочно кооперативы разрешили, чтобы свои деньги легализовать.
– Если так, зачем Чурбанова судят?
– усмехался Захаров.
– Он же - свой.
– Брежневские кадры вычищают. Ты посмотри: Громыко убрали, Долгих убрали, Чурбанова судят. Это ж Андропов ещё начал.
– Так что ж по-твоему, узбекское дело - тоже политика?
Отец не успел ответить - увидел вошедшего Пахомова. Володька поздоровался с Захаровым, присел в кресло. Гость сразу переключился на него.
– Ну что, как там в школе? Всё ещё учат любить дедушку Ленина?
– Учат, - пробурчал Пахомов.
– Наломал дров Владимир Ильич. Куда-то не туда нас повёл, а?
Пахомов пожал плечами, подумав при этом: "Зря ты так про Ленина".
– У нас будет конкурс на поездку в Болгарию, - сказал он.
– Вы что-нибудь знаете про Болгарию?
– Про Болгарию? Гхм... А что тебя интересует?
– Ну... что-нибудь.
Захаров почесал затылок.
– Да вот хотя бы... про Вангу слышал?
Пахомов замотал головой.
– Предсказательница. Слепая. Говорят, будущее на тысячу лет вперёд видит. К ней всё Политбюро ходит.
– Вряд ли их будут об этом спрашивать, - усмехнулся отец.
– Будут - не будут, а такие вещи надо знать.
– думал он.
– Неужто увижу эту Вангу? Зыко! Обзавидуются все. Надо будет про Ленина её спросить".
В комнату вошла мать.
– Володя, я ж забыла - тебе гости мороженое принесли. Хочешь?
– Хочу!
– Ну возьми в холодильнике.
Пахомов убежал на кухню. Мороженое оказалось фруктовым, жёлтого цвета, в вафельном стаканчике. Мать начала расставлять на столе тарелки, Анна Григорьевна принесла широкую хрустальную вазу с мандаринами и яблоками. Мужчины вышли в подъезд покурить, а когда вернулись, Захаров оживлённо говорил:
– Точно тебе говорю, Ельцин Горбача скинет. Ты посмотри, какая волна поднимается. В следующем году - выборы. Горбачёв сам себе яму роет.
– Не дадут они ему работать, - с сомнением говорил отец.
– Съедят, как Хруща.
– Не скажи. Я в Ельцина верю. Он - мужик головастый.
Мать вытащила из шкафа юбку с блузкой и ушла в детскую комнату переодеться. Анна Григорьевна, усевшись на диван, принялась назойливо расспрашивать Пахомова про школьные дела. Тот уже привычно поведал ей про Болгарию. Анна Григорьевна оживилась, начала рассказывать про памятник какому-то Алёше в Софии и про мавзолей Димитрова. Потом вспомнила про курорт Слынчев Бряг. Захаров вставил свои пять копеек, сообщив, что "Слынчев Бряг" - это ещё и бренди.
Пахомов посмаковал про себя странное слово - "бренди". Воображению сразу представились бары, модная музыка и почему-то - ковбои. Болгария всё явственнее представлялась ему волшебной страной, полной непонятных обычаев и необычных вещей.
– Ну что, давайте проводим старый год, - прогремел Захаров, отвинчивая крышку с бутылки "Дюшеса".
Анна Григорьевна замахала руками.
– Нет-нет, я - только воду. Или шампанское.
– Что такое?
– удивилась мать.
Отец сидел, посмеиваясь. Захаров плеснул ему в бокал немного лимонада, спросил у пахомовской матери:
– Людочка, по маленькой?
Мать вскинула брови, не понимая. Захаров поднёс к её носу открытое горлышко бутылки. Мать принюхалась и фыркнула, морщась.
– Ой, где ж вы это взяли, Андрей Семёнович?
– Хочешь жить - умей вертеться, - закхекал гость.
– Ну так что?
– Ну если только совсем чуть-чуть...
– А мне?
– сунулся Володька.
– А тебе ещё рано, - улыбнулся отец.
– Давай я тебе морсу налью.
Пахомов обиженно откинулся к спинке дивана. Что ещё за новости? С каких пор ему рано пить "Дюшес"?