Мать Лжи
Шрифт:
— Совет беспокоит вопрос передачи власти, — прогрохотал Джордано. — Мы попросили Голос напомнить нам закон. Она сказала…
Его перебила Куарина:
— Не закон! Священный Демерн требует от нас повиновения правителям. Правителей приводят к присяге, но священный Демерн никогда не говорил о том, кто должен ими становиться. В Селебре новый дож выбирается в соответствии с обычаями. Я могу лишь говорить о соблюдении традиций — как судья, а не как Голос.
Оливия наградила ее едва заметной улыбкой, но промолчала. Священные документы изменить невозможно. А вот обычаи…
— Дож выбирается Советом Старейшин, — сказала Берлис.
— На следующий день после похорон его предшественника, — добавила Оливия.
Улыбка Берлис получилось предельно холодной.
— И на этом Совете первым голосует мертвый. Его голос имеет огромное значение, поскольку Совет крайне редко не учитывает мнение прежнего дожа.
— Таких случаев было пять, — заметила Куарина.
— А сколько всего было дожей? — спросила Оливия.
— Советом избрано тридцать два дожа. Ранее обычаи были другими.
Наступило молчание.
Наконец Джордано откашлялся.
— Совет прислал нас узнать, за кого отдаст свой голос лорд Пьеро.
На самом деле им хотелось проведать, насколько тяжело он болен. Тут их поджидал сюрприз. Пьеро не говорил и даже не признавал жену уже шестьдесят дней. Как только старейшины об этом услышат, они назначат более подходящего регента, чем Оливия Ассичи-Селебр — представительница весьма незначительного дома.
— По обычаю дожем должен стать самый старший родственник мужского пола, но такого человека на данный момент нет — пока нет. — Она помолчала и вонзила клинок до конца: — Поскольку лорд Чайз еще слишком молод.
Она хотела сказать: «Поскольку лорд Чайз не принадлежит к роду Селебров». Любому было достаточно взглянуть на Чайза, чтобы понять, кто его отец. В конце года он станет совершеннолетним — только вчера Оливия помогала ему выбрать знак для печати, которую сейчас вырезал мастер. Он будет самым юным мужчиной в храме, поскольку родился за несколько часов до конца года, но таковы обычаи Селебры. Совету позволено не давать шестнадцатилетнему дожу полной свободы, однако избрать его уже можно.
Неужели благородные старейшины ждут от Оливии заявления, что ее младший сын ублюдок? Чайз сразу обратится к Стралгу. Советники должны понимать, что их мнение никого не интересует, пока Кулак не лишен права голоса.
— Лорд дож никого не назвал.
— А лорд крови? — Голос Берлис был подобен ядовитому кинжалу.
— Пока нет. Год назад мы попросили вернуть детей, которых Стралг забрал в качестве заложников, и он обещал, что вернет хотя бы одного, скорее всего лорда Дантио, нашего старшего сына.
Взоры всех присутствующих обратились к саду и деревьям, залитым дождем.
— Они не успеют вернуться до наступления сухого сезона, — сказала Берлис.
Оливия вздохнула.
— Верно. Да и дож вам не поможет. Обратитесь к нему с вопросом, если хотите. Но это будет пустой формальностью. Он вас не услышит.
— В самом деле? И давно он в таком состоянии? — Берлис подразумевала: «И давно вы узурпировали трон?»
— Его здоровье ухудшалось постепенно, — как можно вежливее ответила Оливия. — Дож передал мне печать, и я буду править городом до тех пор, пока он не придет в себя или не умрет. Правильно, Голос?
Куарина кивнула.
— Таков обычай города.
— Вы превосходно справляетесь со своими обязанностями, миледи, — отметил Джордано, и его щеки слегка задрожали. — Да еще в такие трудные времена. Мы все перед вами в долгу.
Берлис не произнесла ни звука, но взглядом сказала все, что думала.
— Мой господин добр, — ответила Оливия. — Итак, вы готовы пройти со мной? Я бы предпочла, чтобы нас никто не сопровождал.
Она провела их через большой зал, и они вышли в темные коридоры, где гуляли сквозняки… Слуги падали на колени и склоняли головы, пока благородные господа и дамы шли мимо… Всюду царила печальная неподвижность дома, полного скорби…
— Мой муж распорядился, чтобы спальню правителя не превратили в палату больного, — объяснила Оливия, чтобы советники не подумали плохого.
Именно в спальне дожа хранились самые ценные предметы из художественной коллекции Селебры. Она была закрыта в течение многих лет — очевидно, Стралг так и не узнал о ней. Приняв капитуляцию города, он гарантировал, что разграбления не будет, но если бы он увидел эти сокровища, то наверняка нарушил бы договор и забрал их себе.
Комната Пьеро была такой маленькой, что там едва помещалась кровать, на которой лежал умирающий дож, больше похожий на брошенную куклу — крупная голова и едва различимое под одеялом тело. Воздух здесь был горячим и полным благовоний, но сквозь них пробивались кислые запахи смерти. На стуле возле постели сидела сестра Милосердия, одетая в коричневый плащ с капюшоном. Она держала больного за руку, хотя последние шестьдесят дней дож не реагировал даже на налистов. Он больше не чувствовал боли. Женщина подняла голову и почтительно кивнула, но не встала.
По другую сторону постели, положив руки на колени и скорбно опустив голову, сидел крупный юноша. Он вскочил на ноги, словно его что-то напугало, а потом торопливо поклонился Оливии и остальным посетителям по очереди. Он даже сделал это в правильном порядке.
Чайз никогда сюда не приходил! Кто ему сообщил, что старейшины сегодня придут к дожу? Оливия не сразу его узнала из-за того, что он облачился в мужскую хламиду, которую еще не имел права надевать. Простая булавка из слоновой кости придерживала на правом плече одеяние, сшитое из неотбеленного льна, совсем не похожего на богатую парчу, которую он обычно носил. На боку она заметила бронзовый кинжал с простой рукоятью. Чайз даже не надел кожаный ремень — кинжал висел на простой веревке. Ее сын давно не носил украшений, а сегодня снял и кольцо.
Оливия была потрясена. Неужели это тот самый паразит, что каждый день доставляет ей кучу хлопот? Бесшабашный болван, напивавшийся до такого состояния, что его рвало в коридорах, неслух, которого постоянно видели с уличными девками и даже с веристами? Конечно, его мальчишеская худоба никуда не делась, просто ее скрывала хламида, к тому же Чайз был заметно выше лорда Джордано, которого никто не назвал бы мышью. И огромный крючковатый нос Стралга уже больше не выглядел смешным, когда у парня вдруг появились подбородок и широкие плечи.