Мать-одиночка
Шрифт:
Поначалу я очень боялась, что трясти в обозе будет так сильно, что за три дня от меня ничего не останется. А если укачает? Если я, пардон, блевать при своих «кавалерах» начну? Стыдобушка ведь. Правда, в дилижансе была предусмотрена малюсенькая каморка с дырой в полу… ну, вы поняли для чего, так что закрыться я от мужчин в случае неприятности могла. Но не сидеть же мне всю дорогу в сортире!
К счастью — и к удивлению, — карету почти не трясло. Или рессоры были такими хорошими, или, что почти наверняка, к ним прилагалось еще и магическое воздействие. Да и разместились мы вполне уютно: сиденья были мягкими, обтянуты темно-малиновым бархатом. Каждое было рассчитано на двух человек, причем сидели мы на своем с графом Лорсетом вполне вольготно, даже не касаясь друг друга. Маршал Виттор располагался лицом к нам, спиной в направлении движения. Ему можно было и вовсе, согнув ноги в коленях, развалиться, одному-то. Кстати, меня очень заинтересовало, как мы будем спать. Между сиденьями, почти как в обычном поезде, располагался столик. И что, нам придется ложиться, вытянув на него ноги? Как-то это не очень меня радовало. И я осмелилась выяснить этот вопрос у своих спутников, все равно ведь придется.
Все оказалось очень просто. Снова магия, никак к ней не привыкну! Мне показали на светящиеся голубыми огоньками камешки — один возле сиденья по правую руку, второй по левую. И где-то на метр выше еще по одному. То же самое с другой стороны. Нажмешь нижний — часть сиденья вытягивается вперед, захватывая собой и половину стола — ложись себе да спи. Плюс еще и выпуклость под голову вроде подушки образуется, а сверху — мягкое свечение, которое, если нужно, согревало, если надо — охлаждало; как регулировать температуру, мне тоже показали — принцип примерно такой же, что и для огня у плиты. Но так можно было лечь только двоим — с одного сиденья и с другого, навстречу друг другу, типа «валетом». Ну, если захотеть, можно и в одну сторону головами развернуться. А вот для двух других пассажиров — в нашем случае для одного — были предусмотрены «верхние полки», они вызывались как раз двумя верхними камешками. Все то же самое, что и внизу, только эти «кровати» были, как бы это сказать… эфемерными, выглядели, как и здешние «одеяла», мягким свечением.
Лорсет и Виттор заверили меня, что эти «полки» исключительно надежные, их создает и удерживает проверенная годами очень сильная магия. Тем более, как сказали мужчины, спать на них все равно будут они — даме, конечно же, уступят в безраздельное пользование нижнее место. Но я как представила, что надо мной ночью будут практически в воздухе висеть два здоровенных мужика, и сказала им:
— Нет уж! Вы исключительно добры, но нет уж. Сверху буду я.
Прозвучало несколько двусмысленно, но пофиг. Лучше я на них ночью рухну, чем они на меня. Менее летально. И вовсе не от слова «летать».
А потом мы ехали, ехали, ехали… Сначала я смотрела в окно — интересно, чужой мир все-таки! Но когда город сменился одноэтажным пригородом, потом деревеньками, а потом за окном и вовсе потянулись леса, поля да буераки, стало до невозможности скучно. И я решила подкрепиться. В смысле, пожрать. Благо едой меня нагрузили так, будто я собралась в кругосветку. Впрочем, я об этом уже говорила.
И вот тут началось! Граф Энимор Лорсет принялся меня угощать. То есть, ему было пофиг, что у меня самой имелись всякие там жареные курочки, запеченные окорока, сырокопченые колбасы, пироги со всевозможными начинками, квашеная капуста и даже пареная репа (охренели? в дорогу?! узнаю, кто сунул, — убью!). Так нет же, у Эниморчика, само собой, и курочка была жареннее, и колбасы сырокопченее, и капуста квашеннее и даже репа па… (э! ты тоже охренел, товарищ граф?..).
Короче говоря, он стал за мной определенно ухаживать. Даже ничуть не стесняясь Виттора. Хотя, чего ему стесняться? У маршала невеста уже имелась, а у вымага — нет. И почему бы, вроде как, не?..
И, с одной стороны, да, его можно было понять. Но с другой… Я вот подумала: а если положа руку на сердце, между нами, девочками: на хрена я ему сдалась?.. Какая-то недомаженная атте. Ни кола, ни двора… Ну, симпатичная стала, это да — если уж честно, без ложной скромности. Но красоту на хлеб не намажешь, да и сколько таких красоток, поди, в Чареоне, да только в отличие от меня с приданым — хоть каким-никаким. А он все-таки граф! Влюбился? Не-а. Такие не влюбляются. А если и да, то не в атте без кола, без дво… Тьфу! Заело.
Ладно, его попросила баронесса. Но она что, попросила его жениться на мне, что ли? Она ему кто: мама-тиранша? Нет. Правда, он — как там?.. — ее тарре, обязан ей, в общем. Но ведь есть же, наверное, какие-то рамки. Да, она попросила его убрать меня на время из города. И он это делает. Тоже, кстати, как-то… Граф, крутой вымаг, и вдруг бросает все ради просьбы подруги и мчится на край земли — причем практически буквально. Странно все это, ох, как странно! Какой-то ты, Эниморчик, загадош-шный… Надо бы к тебе присмотреться и покумекать на досуге, чего ты вдруг стал в меня такой влюбленный. А пока… Ну ладно, угощай, коли так тебе хочется. Э-э! Только не репой!..
Перекусив, а точнее, обожравшись — я-то уж точно, — нас потянуло на разговоры. Виттор тоже поел, но не столь обильно, как мы, — у него и еды с собой почти не было, лишь что-то сушеное, вяленое, концентрированное — чуть ли не доширак, прости, господи. Мы предлагали свое, он вежливо отказался. А потом отдернул шторку и стал смотреть в окно — почти как в телевизор, не отрываясь. Ну смотри, вдруг футбол начнется. Кстати, а есть здесь спорт в принципе?
Это я и спросила у Лорсета.
— Спорт? — вздернул он брови. — В каком смысле?
— В прямом, — удивилась в свою очередь и я. — В каком еще смысле может быть спорт? А, или вы имеете в виду: любительский или профессиональный? Да хоть какой.
Нет, он имел в виду не это. Оказалось, у них в принципе нет спорта. И никогда не было.
— На то, чтобы выявить победителя, — сказал он, — существуют войны. Не хватало еще сражаться просто так, тратить силы впустую.
— Но это тренирует человека, — объяснила я. — Тех же будущих воинов. Они становятся более ловкими, более сильными, более выносливыми. В конце концов, наблюдать за соревнованиями тоже очень интересно.
— Интересно? Как подобные глупости могут быть интересными? Интересно развиваться, принося при этом какую-то реальную пользу, стремясь при этом не к бессмысленной пустопорожней победе, а к идеалу.
— Идеал! — хмыкнула я. — Не люблю я громких слов. Пустые они. Как мыльные пузыри: сверху красивые, гладкие, радужные, а внутри пустота. Чуть коснись его — он и лопнет. Еще и мыло в глаза попадет.
— Но позвольте, почему же идеал — это пузырь? — встрепенулся Энимор. — Я с вами не согласен, леди Золя.
— Хорошо, — кивнула я. — Тогда скажите, что такое для вас идеал?
— Идеал — это… — развел руками граф. — Это нечто недостижимое…
— Еще круче пузыря, даже лопаться нечему.
— Ну почему же, почему! К идеалу хочется стремиться, о нем мечтаешь! А разве можно мечтать о пузыре?
Я искоса глянула на Виттора, слушает ли он наш спор. Маршал слишком уж внимательно смотрел в окно. Ага, значит, слушает. Ну тогда пусть и ему будет интересно. Я решила слегка пошалить и, чуть прищурившись, но весьма невинным голосочком спросила у Лорсета: