Мать Зимы
Шрифт:
Однако сейчас, глядя на жидкие побеги на полях у реки, испещренных белесыми пятнами сланча, и на стылые рощи, где деревья никак не желали зацветать, Руди вдруг усомнился, окажутся ли древние стены Убежища надежной защитой.
«Вечно мне не везет. Я сумел попасть в мир, где мне нравится жить, где я владею магией, где я нашел любимую женщину, – и теперь мы все тут умрем от голода.
Этого и следовало ожидать».
– Владения моего племени лежат у подножия Зачарованной Горы, между Ночной Рекой и рощами Проклятых Земель, а к
Комната гвардейцев была освещена лишь несколькими световыми кристаллами. Большую часть этих молочно-белых полиэдров Гнифт установил в тренировочном зале, где в свободное время могли заниматься как гвардейцы, так и телохранители вельмож и их сыновья.
Новая смена готовилась заступать на дежурство, и свет поблескивал на стальных пряжках и амуниции; жутковатые тени таились во тьме, а на другом конце длинной комнаты кто-то захохотал, слушая, как капитал Мелантрис зло и точно изображает Фаргина Гроува.
Со вздохом Руди привалился к стене рядом с очагом.
– А ты когда-нибудь ездил на Север, в Земли Льда?
Юный воин недоуменно приподнял снежно-белые брови.
– Жизнь в племенах и без того трудна, – промолвил он. – К чему усложнять ее еще больше, путешествуя в те края?
– Некоторые бывали там, – неожиданно заметила Сейя, пожилая женщина с коротко подстриженными седыми волосами.
– Никогда о таком не слышал.
– Хм, – пробормотал Руди. – Сланч явно арктического происхождения... По крайней мере, он появился, только когда похолодало.
– Но ведь его никогда не видели близ Земель Льда, – резонно указал Белый Всадник. Его длинные косы цвета слоновой кости с вплетенными в них высохшими костяшками пальцев с негромким перестуком упали воину на грудь, когда он пересел ближе к огню, чтобы погреть руки. Как и у прочих гвардейцев, его ладони были в мозолях, а лицо и руки – в синяках после тяжелых тренировок. Это было таким же привычным явлением, как скрип потертой кожаной перевязи или запах дыма, исходивший от одежды. – Кроме того, наши шаманы и песнопевцы никогда не упоминали ни о чем подобном. Может, сланч создал какой-нибудь злобный шаман?
– Какой еще шаман? – устало спросил Руди. – Маги Геттлсенда говорят, что эта дрянь на равнинах распространилась уже на целые мили до Зубчатых Гор. К чему какому-нибудь шаману накладывать столь... безграничные чары?
Ледяной Сокол пожал плечами. Как и все Белые Всадники, он был параноиком с рождения.
– Что до еды в холодное время, – продолжил он, счищая грязь со своего черного кожаного плаща, – когда дичь уходит, мы ели траву и корешки, насекомых и даже ящериц, если придет нужда.
Лицо Ледяного Сокола обветрилось на холодном ветру. Глаза и волосы его казались ослепительно белыми. Руди часто замечал, что даже когда Ледяной Сокол был чем-нибудь занят, правая рука его всегда была готова схватиться за меч. Конечно, то же самое можно было сказать и о прочих гвардейцах, но даже они не переставали удивляться Белому Всаднику: Джил рассказывала, что между собой они держат пари, закрывает ли Ледяной Сокол глаза, когда спит.
– Порой, во времена великого голода, мы даже выкапывали луковицы тигровых лилий, запекали их в земле с корневищами граплы, чтобы вытянуть яд, а потом съедали.
– Жуть какая.
– Молись своим предкам, чтобы тебе никогда не узнать, какая это на самом деле жуть.
– Мы ели такие штуковины навроде камней... – Руди и не слышал, как Тир подошел ближе. Мальчик казался очень маленьким и хрупким для своего возраста, а также довольно молчаливым, но не столько из застенчивости, сколько из задумчивости, вызванной гнетом чужих воспоминаний и страхов.
– Они были жесткие, как камни, пока их не сваришь, а потом становились мягкими. Мама... Мама того, другого мальчика толкла их с чесноком.
Ледяной Сокол поднял брови. Он слышал о наследственной памяти, – по его словам, такими воспоминаниями обладал старый шаман в его племени, – и, конечно, не собирался задавать вопросы, которые могли бы смутить ребенка.
– Похоже на... – Руди задумался. Такого слова на языке Вейта он не знал. – Похоже на то, что мы называем картошкой. А как это называл твой мальчик?
Тир нахмурился, копаясь в чужих воспоминаниях.
– Земляные яблоки. – Он заговорил медленно, произнося слово, которое Руди никогда ни от кого не слышал за все пять лет своего пребывания в этом мире. – Но они выращивали их в воде, там, в цистернах в подземелье. Их было очень, очень много. Целые комнаты. Они их показывали мальчику, – добавил он, задумчиво глядя куда-то вдаль.
– Кто ему показывал, малыш?
Мелантрис, изящная фигуристая блондинка с волчьим сердцем, тем временем, перебирала причины, на которые может сослаться Гроув, чтобы не присылать в июле Убежищу положенные запасы сена; она держала пари на завязки для рубахи, – обычная валюта в эти дни, поскольку проклятые шнурки постоянно рвались, – и с другого конца комнаты тотчас же послышались радостные вопли и смех. Руди заговорил еще тише, чтобы никто, кроме Тира, не смог его услышать.
Тир глубоко задумался, сидя рядом с отсутствующим видом. Руди поражался, какой чистюля этот мальчик, – он никогда не видел ничего подобного ни в Калифорнии, ни в Вейте. Даже к концу дня после игр с пастушатами его кожаная курточка и шерстяные синие штанишки оставались безупречными. Одному богу известно, – подумал Руди, – как долго это продлится.
– Какой-то старик, – промолвил Тир наконец. Он смотрел во тьму, не видя вокруг себя ничего. – Даже старше Ингольда. Старше, чем Старик Гатсон с пятого северного уровня. Он был лысый, с большим носом, а на руках у него были синие узоры, и еще такой рисунок, похожий на змею по всей голове. – Тир пальцами изобразил спиральную линию, начинавшуюся от середины макушки и спускавшуюся ко лбу. От изумления Руди позабыл, как дышать. – И это был не мальчик, – продолжил Тир, – они показывали это взрослому королю.