Мата Хари. Подлинная история легендарной шпионки XX века

Ваагенаар Сэм

Мата Хари поторопилась сообщить Астрюку о своем успехе. «Все газеты единодушно сообщают, что я идеальная Венера». После того, что написали газеты на самом деле, это утверждение кажется некоторым преувеличением. Но преувеличения и так были слабостью Маты Хари – а может быть, напротив, ее сильной стороной? Затем она описывала Астрюку, как она танцевала и какое впечатление произвели ее выступления на миланцев и на балетмейстера «Ла Скалы». «Я танцевала Венеру со своими собственными волосами, то есть темными. Они сначала были удивлены, но я научила их, что Венера это абстрактная фигура, то есть воплощение красоты. Таким образом, у нее могут быть и коричневые, и рыжие, и светлые волосы. Они согласились».

Габриэль Астрюк

все это время не сидел без дела. После того, как ему с успехом удалось ввести свою артистку в круг «Ла Скала», он хотел развить успех. Еще до ее поездки в Италию начались переговоры о включении Маты Хари в труппу Русского балета Сергея Дягилева. Мата Хари посчитала, что переговоры зашли достаточно далеко, чтобы она могла разработать детали контракта. Еще из Милана она послала своему импресарио в Париж проект контракта. Она даже подписала свою копию. Габриэлю Астрюку оставалось только позаботиться, чтобы под проектом контракта появилась и подпись Сергея Дягилева.

Астрюк связался также и с берлинскими импресарио. Он подробно сообщал Мате Хари о ходе переговоров. Но тут она была скептичной, ибо хорошо знала ситуацию в Берлине.

«Что касается Берлина, – писала она Астрюку, – то я полностью готова исполнять там один из моих классических танцев. Но я не думаю, что смогу получить там сценическое оформление с роскошными цветами и лунным светом, без которых мой танец невозможен».

После возвращения в Париж у Маты Хари – теперь уже без Руссо – были трудности с деньгами. Потому 8 февраля 1912 года она обратилась к Габриэлю Астрюку. Из Нёйи она написала ему письмо. Это письмо четко свидетельствует об ее финансовом кризисе. Как обычно, ее не интересуют мелкие суммы. Она просит большой кредит. Как залог она предлагает свой дом.

«Может быть, вы знаете кого-то, – просит она Астрюка, – кто заинтересован в протекции людям искусства? Я имею в виду капиталиста, который мог бы сделать такую инвестицию. Мое положение сейчас достаточно тяжелое. Мне срочно нужны тридцать тысяч франков, чтобы выпутаться из этой ситуации и вернуть душевное спокойствие, которое так нужно для моего искусства. Было бы очень жаль, если бы мне пришлось закончить свое будущее раньше срока. Как гарантию для займа я предлагаю все, что есть в моем доме, включая лошадей и карету».

Она также обещает вернуть все деньги за два-три года, а именно за счет гонораров за выступления, которые устроит для нее Астрюк. Чтобы защитить Астрюка от возможности самому оказаться жертвой такой акции, возможный контракт предусматривал бы предварительное удержание комиссионных посредника от всех возмещаемых сумм кредита.

Мата Хари на прогулке. 1911 год

Нет никаких доказательств того, что Габриэль Астрюк действительно нашел такого мецената, который осыпал бы Мата Хари финансовыми дарами. Но для постороннего взгляда все в 1912 году указывает на наличие у нее достаточных средств. В ее конюшне на вилле в Нёйи-сюр-Сен содержались чистокровные кони, которых перевезли сюда из «Шато де ла Дорее» и которых она предлагала как залог любому, кто одолжил бы ей необходимые тридцать тысяч франков.

Скача верхом по лесной аллее она производит незабываемое впечатление. Вот что писала одна газет: «Кто ежедневно видит ее скачущей на великолепном чистокровном скакуне и восхищается грацией, благородством и красотой этой прекрасной наездницы, вероятно, никогда не поверил бы, что эта замечательная амазонка не кто иная, как Мата Хари, священная танцовщица!»

За это время переговоры с Дягилевым дошли до такой стадии, что Мате Хари следовало поехать в Монте-Карло. В марте она встречает там помимо самого Дягилева также

Фокина и Нижинского. Но дело обернулось не так, как она рассчитывала. Можно только удивляться беззаботности Маты Хари. Она серьезно предполагала, что Дягилев просто так, не глядя, подпишет с ней контракт. Ее танец и ее манера исполнения могли быть очень привлекательны в рамках тех опер и балетов, которые предоставляли подходящий фон ее очень специфическому искусству. Но у русского балета, за исключением, пожалуй, лишь «Шахерезады» и «Клеопатры», были совсем другие требования. Конечно, Дягилев потребовал сначала посмотреть ее танец, а затем его оценить. Но с таким требованием Мата Хари никогда раньше не сталкивалась. Она ведь была признанной актрисой. Зачем же нужно ставить под сомнение ее способности? В письме Габриэлю Астрюку она дала выход своему разочарованию и удивлению. Она сообщала своему импресарио, что Дягилев потребовал от нее сначала работать. Лишь потом он – возможно – подпишет с ней контракт. Для нее это было то же самое, как если бы Дягилев захотел от нее, чтобы она «просто ни с того ни с сего приехала в Монте-Карло».

Это письмо Мата Хари писала после того, как русский маэстро не пришел на встречу с ней. Вместо этого он послал ей в отель записку, где писал, что он очень поздно пришел с проб и «к сожалению, не в состоянии работать над танцем богини». Тут она снова вспомнила о Баксте и по довольно странному поводу. Роль богини, вероятно, требовала, чтобы Мата Хари танцевала голой или, по меньшей мере, полуголой. Бакст, очевидно, захотел увидеть, как выглядит ее тело, которое ему пришлось бы одевать – или раздевать. Мата Хари аккуратно информировала Габриэля Астрюка обо всем. 2 апреля она писала ему:

«Бакст полностью раздел меня в моей комнате. Этого достаточно. Я не вижу совершенно никакой необходимости повторять это все еще раз на сцене в Бозолей, где свободно ходят и все могут видеть все рабочие сцены».

Мата Хари никогда не была так близка к осуществлению своей мечты – танцевать с Русским балетом, как до этого осмотра ее обнаженного тела художником Леоном Бакстом. В Париж вернулась уже разочарованная богиня. Перспектива танцевать с самой сенсационной труппой, выступавшей в то время в Западной Европе, сделала Мату Хари, как всегда, очень словоохотливой. После того, как слух о предстоящем дебюте с русскими распространился по всей Европе, ей пришлось заняться сглаживанием последствий этой преждевременной рекламы. В письме от 30 апреля она пишет Астрюку:

«Я должна вам сознаться, что история с Русским балетом поставила меня в очень неудобное положение. Я просто слишком много об этом рассказывала».

Но жизнь продолжалась. Мата Хари начала снова с того, чем она занималась до своего путешествия на юг. На Пасху ее видели в Отёй на больших скачках на приз президента Французской республики. В мае она подколола в свой альбом фотографию этого события, на которой она сидит на коне. Подпись гласит:

«На Какатоесе. 3 мая 1912 года. Утро в Булонском лесу».

Какатоес («Сын Упа» – как пишет она под другой фотографией), как и величественный Раджа – по-прежнему самые любимые ее лошади. В июне – новая фотография в альбоме, тоже верхом в лесу. Потом она появляется на гонках с препятствиями в Отёй.

Все эти признаки богатства и роскоши – не больше, чем блеф. Как и ее отец, прекративший строить из себя богача, лишь став полным банкротом, Мата Хари постоянно делает вид улыбающейся и виртуозной величайшей актрисы в мире. Но как раз в это время она требует от Астрюка найти ей больше и больше работы после провала планов сотрудничества с Русским балетом. Ее возбуждает Вена. Но если не получится с Веной, она готова ехать куда угодно. 16 мая она пишет импресарио: «Пожалуйста, попробуйте с Лондоном или с США, если ничего не выйдет с Веной. Но Вена привлекает меня больше всего, потому что там у меня самое большое признание».