Матабар

Клеванский Кирилл Сергеевич

Нечто в свертке зевнуло и разжало пальцы, а затем завернулось внутрь простыни. Арди же отошел назад. Ощущение, что его опутывали тяжелые канаты постепенно уходило, но оставляло за собой другое. Ощущение завершенности. Будто бы раньше мальчик ходил по миру только с половиной себя, а теперь, внезапно, оказался целым.

– Время пришло, Гектор, – прошептал дедушка, но Арди почему-то его услышал.

Как он услышал шелест деревьев за опушкой, журчание постепенно укутывавшегося в лед горного потока и даже смех далекого ручья, еще помнившего рисунки

двух людей. Арди видел как птицы парили среди далеких облаков и, кажется, мог различить узор перьев на их широких крыльях. Он видел далеко, слышал глубоко и чувствовал то, что еще не ощущал никогда прежде.

– Только через мой труп, старик, – процедил отец. – А теперь…

– А теперь, – перебила мама. Голос её, в отличии от внешнего вида, звучал железом. – может мой муж подойдет к своему младшему сыну?

Арди моргнул и наваждение исчезло, пропало где-то в звонком смехе отца, утиравшим слезы. Он широко улыбался и сиял так, что на его фоне, подмигивающее солнце выглядело скромной искрой от лучины. Матушка, едва заметно покачивая Эрти на руках, что-то ему нашептывала. Что-то ласковое и нежное. Арди даже казалось, что он знал что именно. Будто и ему когда-то, над ухом, закутанному в одеяло, тихо дарили звуки, навсегда оставшиеся в самых глубоких и потаенных уголках памяти.

– Пойдем, – тихо произнес дедушка, сжимая плечо мальчика.

Арди поднял взгляд на дедушку и замер. Его глаза одернулись едва заметной, прозрачной пеленой, но далеко не это заставило мальчика застыть. Дедушка, в отличии от смеющегося отца и превратившейся в теплое одеяло матери, представлялся… как небо перед осенним дождем. Еще светлое, но готовое вот-вот упасть на плечи неприятной моросью. Наверное так выглядела усталость у взрослых.

Усталость и что-то еще. Арди пока не знал этого чувства. Но, наверное, оно походило на то, когда он ожидал поймать в реке большого карася, а выловил жабу. Тоже хорошо, но не то.

– Пойдем, – повторил дедушка.

Арди хотел что-то возразить, но неожиданно сильные и крепкие пальцы, схватив мальчика за плечо, буквально вытащили его из комнаты. Арди успел посмотреть на родителей в немой просьбе выручить, но тех полностью поглотило содержимое маленького свертка, убаюкиваемого на руках матушки.

Миновав коридор, все такой же пыльный и скрипучий, сколько не чини и не убирайся, они вскоре оказались на крыльце. Только там дедушка разжал пальцы и тяжело опустился на кресло-качалку, где проводил многие вечера.

Арди посмотрел на небо.

Смеркалось. На востоке, за пиками Алькады, уже разворачивала прохладные объятья ночь, сулящая принести с собой сварливую осень. Арди не любил осень. И лето. Ему нравились зима и весна, потому что…

– Ардан.

Мальчик вздрогнул. Он отвернулся от далеких гор и посмотрел на дедушку. Тот спрятал глаза за слегка дрожащей, словно еще больше высохшей ладонью. Если недавно дедушка напоминал старый дуб, то теперь походил на дерево, сожженное молнией. Того и гляди – рухнет кучкой праха.

– Дедушка!

Мальчик подскочил

к креслу и собрался было схватить дедушку, но замер. А вдруг одного его прикосновения окажется достаточно, чтобы слегка покачивавшийся вперед-назад старец действительно рассыпался.

– Все в порядке, – улыбка дедушки дрожала едва ли не сильнее, чем его руки. – Нам надо поговорить, Ардан.

Слова дедушки окутывали его. Вернее – не слова. Всего одно единственное – его собственное имя. Оно проникало туда же, куда смотрели Эргар и отец. Глубоко. Туда, куда Арди не хотел бы, чтобы хоть кто-то забирался. Не осознанно, а просто… потому что.

– Твой брат, Ардан, – звуки постепенно смолкали. Исчезли едва начавшие свое пение цикады. Пропал извечный мелодичный шорох смеющихся лиственных крон, качавшихся в такт бегущему среди их вершин ветру. Арди погружался под воду. Незримую, но от того ничуть не менее явную. – Он родился не таким, как ты.

Его брат? У него был брат?

Все вокруг отдалялось. Размывалось. Мальчик словно вновь спрятался внутри серванта и, выбирая момент, чтобы выскочить и всех напугать, смотрел на мир сквозь призму старых, мутных стекол.

– Кровь матабар в нем спит и вряд ли когда-то проснется, – слова дедушки острыми занозами проникали все глубже и глубже, а Арди ничего не мог поделать. – Слушай мой голос, Ардан. Не отвлекайся. Сосредоточься на нем.

Арди выполнил просьбу и мир вокруг исчез. Мальчик словно одновременно находился тут, на родном крыльце, и где-то далеко. Под толщей не только воды, но и речного ила, укрывшего его холодным, далеко не приятным одеялом.

Но надо терпеть.

Дедушка попросил.

– Эти узы лишь навредят твоему пути, мой мальчик, – длинные, острые занозы, кажется, достигли своей цели. Нашли те канаты, что только несколько минут назад соединили Арди с Эрти.

Эрти…

Его брат…

У него был брат.

Маленький и беззащитный. Как тот бельчонок, которого так сильно просил спасти Скасти. Было страшно. Очень страшно. Но Арди, все же, его спас. Он забрался на самое высокое дерево в сосновой роще. Победил палкой гигантского филина и, гордо неся порезы от стальных когтей птицы, помог забившемуся в маленькое дупло бельчонку. Вытащил его на свет и, увидев и услышав в глазах бедняги нужные слова, нашел его семью и вернул бельчонка домой.

Причем тут бельчонок?

Все так не ясно, так не четко.

– Слушай мой голос, Ардан, – дедушка говорил как из далека. Из прошлого или из будущего. – Кто бы ни родился в этот вечер, он не брат тебе, – иглы вонзались в канаты, пытаясь разорвать их крепкие узлы. – Вы никогда не станете одним целым. Путь ваш – две разные дороги. Он твоя семья, но не одно с тобой. Его удел – его земля. Твой удел – твоя земля.

Все больше и больше игл впивалось в узы, от чего-то казавшиеся Арди самым ценным, чем он обладал. Но дедушка ведь не собирался ему навредить. Арди знал это, чувствовал. Дедушка любил его. Арди чувствовал и это.