Матабели в Одессе
Шрифт:
– Для винца рановато ведь, – Коля привык если и выпивать, то вечером.
– Понял, ну уж после службы не откажите нам с коллегами проявить одесское гостеприимство. Коль приехали, голодным и трезвым не отпустим! – рассмеялся Василий.
– После службы – с превеликим!
На улице Греческой, спустившись по гранитным ступенькам, зашли в закусочную. Заказали салат с брынзой и помидорами, оливки и две чашки крепкого кофе.
– Вася, я сгораю от нетерпения, мне в поезде уши прожужжали теми страхами, что тут происходят! Сорок человек убито! Банда грабителей! – сразу начал проявлять нетерпение
– Коля, ты не пугайся так уж чересчур: во-первых, не сорок, а шесть, хотя тоже немало, а во-вторых, вот банда ли это? Слушай сюда внимательно. Для серьезной банды улов какой-то смешной. Убитые – люди достатка весьма скромного, убогие даже.
Дело обстоит так: сумерки, часов девять. Фонари еще не зажгли, а солнце уже зашло. Идет домой со службы дядечка такой, и не доходит. А вечером или утром уже дворник находит в каком-то закутке его труп, и видно, что били дядечку так, что ошметки мяса висят с головы, и взяли-то мелочевку: кольцо обручальное, часики дешевые, из кармана выгребли серебра чуток, да рублевку-другую… И так все шестеро.
Чтобы серьезный бандит на мокрое пошел из-за такого халоймеса, как у нас говорят, так это просто нонсенс. Может маньяк? В общем, давай так, сейчас к нам в управление, на Преображенскую, там возьмешь две папки с делом, прочтешь, а потом поговорим. Ты там у себя в Волгске лихо все раскрутил, мне понравилось, я читал. Мы тута тоже не пальцем деланные, но вдруг ты что-то свежим взглядом разглядишь?
На Преображенской в высоком, четырехэтажном здании управления царила деловая суматоха. По коридорам бегали чиновники с папками и стопками документов в руках, кого-то вели на допросы, через открытые двери кабинетов Коля видел людей, составляющих прошения, заполняющих формуляры, разговаривающих и молчащих. Как все непохоже на мирную и спокойную обстановку в Волгской полицейской управе, где слышно, как мухи жужжат! На третьем этаже, в небольшом кабинете Бурова был заботливо поставлен еще один стол и стул.
– Ничего, в тесноте, да не в обиде! – ободрил Николая Вася, – Сейчас я чайку организую!
Но с чаем вышло не сразу.
– К вам господин Сколопидис, – доложил дежурный жандарм.
– Проси! – скомандовал Буров.
В кабинет стремительно вошел чернявый полноватый господин в костюме-тройке песочного цвета, шляпе-канотье, с усиками и в пенсне.
– Здрастье! Эти заразы опять ко мне заходили! – с порога выпалил он.
– И що, таки опять снова? – деловито поинтересовался Василий.
– Да! И опять, и снова! Я им говорю – я закон не нарушаю, що вы хотите? Вы поняли? А они – а у нас свои законы! Плати, или будешь плакать очень-очень! И дети, и жена тоже очень могут плакать! Вы поняли? А где я им денег возьму? Я що, их рисую? А если еще придут другие? И другие? Вы поняли? А им неинтересно слушать! Они даже не смотрють на мене! Повернулись и пошли! Только бананчиком мене перед носом покрутили!
– Так, когда обещались прийти?
– Дали мене три дня на подумать!
– Ну, делайте вид, что усиленно думаете, даже можете палец ко лбу временами приставлять. За вами никто не цинковал, когда вы к нам ишли?
– Не, що я, дурной? Я шел по Соборке, и прямо из толпы нырнул себе по Спиридоновской, через Новосельскую, Тираспольскую, и сразу
– Так, с послезавтра у Вас в лавке будет новый приказчик, а в кладовке – еще парочка наших сотрудников. Как войдут, их туда и ведите, вроде за деньгами, «приказчик» не даст им выйти. Им так засунут голову в ж.., что они расскажут от кого они, хотя я и так знаю, кто их послал. Чтобы у Вас все беды были такие!
– Я даже не знаю, как Вас благодарить, Василий Николаевич, даже и не знаю… Вы мене поняли?
– Ой, все Вы знаете, только не летаете! Ну ладно, у Вас усе?
– Не смею отвлекать от важных государственных дел, – Сколопидис покосился на Ордынцева, – Адье!
И посетитель, торопливо пожав Васе руку, столь же стремительно вышел.
– Не, ты видел? И этот хитрожелтый грека опять выкрутится! Он, конечно, законы соблюдает. И налоги платит. Но не все. Контрабандой приторговывает, подловить можно было бы на раз, да сейчас не до него. А этих маровихеров мы, благодаря нему, возьмем, и не только их.
– А что он там намекал на благодарность? – полюбопытствовал Николай.
– А! – неопределенно отмахнулся Вася, – вообще-то лучше от них ничего не брать, дадут на рубль, потом всем раструбят, что вот, Буров берет, и не отмоешься вовек. Так, садись, читай, вот тебе первая папка, а вот вторая. А чай я все-таки попрошу, чтоб сделали.
– А что за бананчик, и зачем им крутят? – поинтересовался Коля.
– А, так это револьвер так называют. Ты спрашивай, если что, у нас иногда непонятно для приезжих говорят. Народов тут намешано, – не сосчитать, чистый Вавилон! Русские, украинцы, греки, евреи, албанцы, их у нас арнаутами называют, болгары, немцы, поляки, греки, итальянцы, французы, испанцы, татары, караимы и еще Бог ведает кто. И все внесли свою лепту в наш говор, в одесский язык. А еще особый, преступный жаргон, которым мы, сыскари, тоже владеть должны, иначе многого не поймем.
Николай подумал, что на Волге тоже Вавилон – русские, украинцы, немцы, татары, мордва, чуваши, а сейчас еще и швейцарцы, и англичане, а вот языка своего пока вроде не придумали.
Чаю опять не удалось попить. Дверь тихо приоткрылась, и в кабинет вошла, не здороваясь, брюнетка лет сорока, очень красивая, одетая по последней парижской моде. Вася стремительно пододвинул стул поближе к своему столу, поклонился, приглашая сесть. Разговора Николай не слышал, только отдельные слова и фразы, но смысл понял. В город прибыл дня три-четыре назад один из руководителей социал-демократической партии, подпольщик со стажем. Известно, где остановился, также установлены некоторые лица, с которыми он имел встречи.
Беседа завершилась, Василий подошел к сейфу, достал бланк, несколько ассигнаций, которые отдал гостье, предложив ей расписаться, запер бумагу в сейф и распрощался столь же церемонно, как и встретил.
– И что, таки чаю не попьем? – спросил Вася.
– Да пес с ним, чаем, не беспокойся, – Николай уже углубился в чтение.
Фотографии с мест преступления тоже прилагались. Они были прекрасного качества, и при этом – ужасны. Мы не будем их подробно описывать, вы уж, дорогой читатель, поверьте на слово, – более жестокую расправу, чем та, которой подверглись несчастные жертвы, и представить себе тяжело.