Чтение онлайн

на главную

Жанры

Математическое ожидание случайной величины
Шрифт:

Первым шоком молодого сознания, было услышанное на проводах всем домом в мир иной, инвалида Михалыча, блаженно улыбавшегося в бордовом гробу с оборочками.

– Вот «и сыграл в ящик» Михалыч, – прозвучало от одного из соседей. Имени соседа этого не помню, но его синие наколки на морщинистом худом теле и ехидно улыбающийся гнилозубый рот закрепили в памяти детской образ злого и опасного существа, которым пугают в сказках малышню.

В пытливом детском сознании никак не соединялись люди и ящики. Почтовый, что висел у пивной на повороте трамвайной линии, был размером маловат, чтобы в него могли помещаться папа, бабушка и соседи по нашему общему дому на краю леса. Но, судя по разговорам взрослых, они туда ходили на работу. Ящик, в который «сыграл» Михалыч, хоть и выглядел нарядно, но был явно не для работы, и радостного оттуда возвращения.

– Неужели папа и бабушка, каждый день уходили и ложились в такой же ящик, а вечером их оттуда

выпускали? Значит и Михалыча, доброго и весёлого, тоже выпустят, и он будет снова радовать весь дом на праздники своей гармошкой?

Михалыч на войне потерял обе ноги. Он перемещался на самодельной тележке с маленькими колесиками, которые старшие мальчишки называли «подшиБниками».

Все старшие ребята умудрялись на соседских автобазах или гаражах раздобыть в мусорных баках или выпросить у дяденек эти самые подшибники. Из них можно было сделать, самое разнообразное семейство всяких драндулетов, для покатушек. Вдоль трамвайных путей вниз к улице с красивым названием Оленья (я и сейчас считаю это название одним из самых романтичных в Москве) вела дорожка свежевыложенного асфальта. Она была идеальной горкой для катания на всем, что катит посуху и скользит по зиме. Зима дело вообще особое. Где-то дети кались на горках. Полторы секунды почти вертикального падения и удар спиной об ровную часть с проездом по не десятка метров был просто унижением, по сравнению с тем незабываемым аттракционом, что давала нам заледеневшая дорожка от трамвайного поворота на Богородском шоссе по Ширяевской улице, спускавшаяся вниз, до Большой Оленьей. Это, скажу я Вам, была горка с большой буквы. Почти полкилометра длиной. Езда по ней была целым приключением. И мы сцеплялись по нескольку «кардонок» зимой или тачек летом, и весело ехали, непременно распевая вместе какую-нибудь песню из, услышанных в парке, или от взрослых. Слов мы не понимали. Но громко кричали «гуахиро гвантанамейра»!

А внизу, можно было толпой валиться в трамвай четверочку, который вёз вверх целых две остановки на самый взгорок, откуда, по-новой, опять скатиться вниз. Но прежде, был обязательный долгожданный «бонус», как сейчас принято называть такие маленькие радости. Тогда еще не было придумано специального слова для приятного дополнения к катанию. А само оно было.

На повороте трамвая на, Богородское шоссе стояла будка пивная. Внутри сидела огромная тетка с бугристым лицом, цвета грудки птиц снегирей, слетавшихся зимой на деревья в округе, и таинственным образом исчезавших летом. Вид у тётки был злобным и отталкивающим, а голос наоборот, нежным и звонким, как у снегурочки в кино. И если не смотреть, а только слушать рядом с будкой, то представлялось, что там, в башне страшный кощей, спрятал и заколдовал хрупкую и нежную принцессу, которую, вот уже сколько лет, пытаются оттуда вызволить, или даже выкупить, славные доблестные богатыри, по дороге домой с работы. Они её просто боготворят, произнося зимой и летом самые нежные слова, а она в ответ за их внимание, преданность и стремление освободить из заколдованной башни, награждает их божественным нектаром, от которого разглаживаются морщины на их натруженных лицах. Просветляются глаза, и даже голоса для серенад становятся чище и дружнее. Но спасти принцессу, оттуда, пока нет никакой возможности, потому, как она настолько велика размерами заколдованного тела («фигуристая», как, сладко закатывая глаза, называл её Михалыч), что не может пройти ни в одно из отверстий в башне. Вот потому она там и должна находиться, пока не иссохнет от голодной тоски по воле, и славным богатырям, её многострадальное тело. А пока размеры остаются прежними, она служит верою и правдою своим будущим освободителям, варя и раздавая чудесный эликсир хорошего настроения, пахнущий на морозе хлебом.

Нас в этой истории больше всего привлекали соленые сушки. Большие, мягкие и влажные, с кусками соли, алмазами, впаянными в корону, вожделенной хлебной мякоти.

Они стоили как коробок спичек – копейку. В кармане у каждого мальчишки всегда есть немного медной мелочи. Родители давали, или под той же будкой, в летнее, время можно было нашарить, высыпанных из нетвердых рук ценителей нектара, до полурубля, если раз в неделю делать ревизию. Зимой, во время массовых катаний всегда у старших пацанов был этот дворовый общак, на который закупались мелким сушки, а старшим папиросы.

С тех пор, ничего вкуснее на морозе, чем соленая сушка с хлебным ароматом пива рядом (само пиво даже и не нужно), наверное, и не вспомню.

Мальчишеский словарь ежедневно наполнялся новыми названиями всяческих предметов и действий. Кусок фанерки, от почтовой посылочной коробки, на котором удобно кататься по ледяной горке, назывался «карДонка». Изогнутая металлическая лента или пруток, которой можно обмотать руку и вытянуть в виде сабли, называлась «проловка». Вызов соперника на битву на проловках, звучал:

– Ну чо, стражнёмся на проловках?

Военно-героическую тематику дополняло творчество в области

всяких штуковин от «жучков» до «боНбочек», которые впечатляли тем, что «падзрывались».

А еще, старшие всегда рассказывали младшим, какие-нибудь, похабные, присказки и поговорки или частушки. Младшие их учили, и исполняли на заказ взрослым, вызывая у них стыд до красных щёк, а у старших, пацанов – радостный смех. Меня тоже не миновала эта часть культурного обмена меж поколениями.

На очередном общем празднике, когда взрослые по очереди пели всякие непонятные короткие песенки, как выяснилось позже, это были частушки, я тоже решил в этом поучаствовать. Частушки начинались в самый разгар застолья, после того, как взрослые уже хорошо поели и повыпивали, крякая и морщась с явным неудовольствием, обязательную водку. Я так решил, что это они делают не потому, что любят, а потому, что надо, попробовав однажды, капельку в рюмке деда. Он всегда, заботливо настаивал водку в графине на корочках лимона, и приносил свою. Чужую не пил. А свою нахваливал. Мол – вкусна и полезна. Улучив момент, когда все празднующие отвлеклись, я схватил рюмку и вылил себе в рот оставшуюся каплю. Это была гадость, обжигающая рот, со вкусом лимона, и тошнотворным позывом быстрее выплюнуть. Ожидая, встретить в непознанном, для себя вкусное и полезное, как соврал дед, я получил укус себя прямо в рот змеёй. Это добавило к жизненному набору загадок и знаков, еще и обобщений, особенно при последующем рассмотрении символа медицины, на аптеках и поликлиниках, а также зеленого змия на плакатах против алкоголизма. Я, к тому моменту, уже твердо знал, почему там везде змея. И это было правдой. Поэтому, без всяких запретов и убеждений взрослых, естественным образом, создало внутри меня жесткое табу на употребление водки почти до самого совершеннолетия.

Михалыч был весёлым человеком. Его песенный репертуар не баловал слушателей большим разнообразием. Сказать точнее – знал он всего лишь одну только длинную и залихватскую песню, на монотонный ритм гармошки «харли-харли-харли-харли-гоп». Слов песни разобрать было невозможно, потому голос, он еще на войне потерял, до клокочущей хрипоты, командуя артиллерийским расчетом, и практически беззубым ртом, из которого все согласные звуки не отличались от буквы «ф». Изо всего набора слов, его и народом, любимой песни, можно было разобрать только: «Гоп со смыком это буду я!».

Песня была длиннющая, и мало кому понятная в специфической дикции Михалыча. Но недостаток доходчивости слова, он старательно компенсировал громкой игрой на гармошке, перекрывающей пение, и отчаянной мимикой и лица, изображавшей все состояния повествуемого: от жалости до восторга, разочарования и хитрого ехидства вороватой удачи.

Это было «театром кабуки на масленице средней полосе России». Когда радость народа изнутри трудно испортить малопонятными звуками и ужимками загадочных героев. Если радость внутри уже зажглась, то уже не важны ни слова, ни актеры. Важно состояние души. Все слушали и смеялись, когда он пел, и подпевали припев: «гоп смыком это буду я». Все праздники были, непременно, с этим репертуаром.

А еще, на тот же мотив, и ритм, зачастую, так и не дождавшись окончания бесконечной баллады от Михалыча, какая-нибудь, из раскрасневшихся дам, перехватывала инициативу и начинала частушки.

– Я скроила себе платье из жалезного листа, чтобы тело не потело, и не ржавела …зда.

– Гвантанамейра, Глафира Гвантанамейра, – подхватывал припевом Михалыч, творческого самолюбия которого такой поворот нисколько не задевал, И дальше уже население барака начинало состязание в остроте и новизне частушек, которых каждый раз звучало новое множество, на темы от любви до политики. Припев этот, он услышал в парке на фестивале молодежи и студентов, который недавно отгремел небывалым пестрым и радостным событием. Особенно запомнились заводные песни кубинцев и одного американца. Их, потом крутили повсюду на пластинках и по радио. О чем были песни, ни Михалычу, ни другим слушателям, особого дела не было. Нравились ритмичные незнакомые слова. И то, что ими в частушках в приличном обществе можно было заменять матерные выражения, на более интересные.

Вот так и возникли соединения:

Как по нашей речке, плыли две дощечки– Эх, блай риверсай, плыли две дощечки.

В оригинале сложной и красивой песни про то, как надоело воевать, и война не должна возвращаться на землю звучало: «Don’t war be reversible», но народный эпос родил из этого «Блай риверсай» по слуховой ассоциации с чем-то глубоко личным и проникновенно отчаянным. Уж больно это было похоже на «йошкин кот», «ёкарный бабай», «йодом в рот», которые были не хуже, но не ложились в рифму. А блай риверсай уж, больно созвучно известному универсальному выражению, которое на самом деле ни разу, не про какие половые отношения. Ибо в корректном и правильном употреблении самого, расхожего ругательства, им кошерно выражать любое яркое чувство от досады до восторга.

Поделиться:
Популярные книги

Безымянный раб [Другая редакция]

Зыков Виталий Валерьевич
1. Дорога домой
Фантастика:
боевая фантастика
9.41
рейтинг книги
Безымянный раб [Другая редакция]

Измена. Свадьба дракона

Белова Екатерина
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Измена. Свадьба дракона

Не грози Дубровскому! Том VIII

Панарин Антон
8. РОС: Не грози Дубровскому!
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Не грози Дубровскому! Том VIII

Последняя Арена 7

Греков Сергей
7. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Последняя Арена 7

На границе империй. Том 9. Часть 3

INDIGO
16. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 3

Все не так, как кажется

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
7.70
рейтинг книги
Все не так, как кажется

Я же бать, или Как найти мать

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
6.44
рейтинг книги
Я же бать, или Как найти мать

Боярышня Дуняша

Меллер Юлия Викторовна
1. Боярышня
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Боярышня Дуняша

Аромат невинности

Вудворт Франциска
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
9.23
рейтинг книги
Аромат невинности

Кодекс Крови. Книга IХ

Борзых М.
9. РОС: Кодекс Крови
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Крови. Книга IХ

Свет во мраке

Михайлов Дем Алексеевич
8. Изгой
Фантастика:
фэнтези
7.30
рейтинг книги
Свет во мраке

Приручитель женщин-монстров. Том 3

Дорничев Дмитрий
3. Покемоны? Какие покемоны?
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Приручитель женщин-монстров. Том 3

Жестокая свадьба

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
4.87
рейтинг книги
Жестокая свадьба

Безродный

Коган Мстислав Константинович
1. Игра не для слабых
Фантастика:
боевая фантастика
альтернативная история
6.67
рейтинг книги
Безродный