Матёрый и скокарь

Сухов Евгений Евгеньевич

– Вы осмотрели гараж?

– Разумеется! Кстати, дальше там описание, – кивнул он на альбом, отставленный в сторону. – Здесь у меня второй экземпляр... – Его лицо вдруг стало задумчивым. – Знаешь, что мне особенно показалось странным?

– И что же?

– Незадолго до смерти он вытачивал какую-то непонятную заготовку. Я тут поспрашивал немного, ничего общего с деталями автомобилей она не имеет, а больше напоминает наконечник какого-то копья.

– Ты уверен? – оторвавшись от фотографии, Волостнов посмотрел на приятеля.

– Абсолютно! Знаешь, этот

свой заказ он почему-то ото всех скрывал. – Усмехнувшись, продолжил: – Стволы делал, так ничего особенного, а тут напильником тесал какую-то железяку, так замуровался на две двери.

– И это все? Ты чего-то недоговариваешь.

– От тебя ничего не скроешь... Знаешь, Гош, в мусорном баке мы обнаружили разорванную фотографию, а когда ее сложили, то оказалось, что это копье. Вот только для кого он так старался?.. В твоем деле это поможет?

– Трудно сказать, – захлопнул альбом Волостнов. – Но будем надеяться, что эти данные не пропадут.

– Если что, заходи, всегда буду рад посодействовать.

Глава 25
Еще один труп

Георгий Волостнов вышел на улицу. Спокойным размеренным шагом затопал к машине: «Итак, что получается? А получается, что мы имеем на одну загадку больше. И при этом к раскрытию тайны не продвинулись даже на йоту! Печально».

Дорога до машины заняла не более пяти минут, а настроение поразмышлять было немалое. Самое время вернуться в управление, выпить чашку чая. Вот где хорошо думается. Удобно расположившись в салоне автомобиля, Волостнов завел двигатель.

Напоминая о себе, завибрировал телефон в наружном кармане. Взглянув на экран, он увидел, что это номер Фомича. В последнее время тот ему звонит только для того, чтобы сказать что-нибудь неприятное.

– Слушаю, – напрягся Волостнов.

– Послушай, Георгий Егорович, ты знаешь такого майора Вандышева?

– Что-то слышал. А в чем дело?

– Он меня всерьез стал расспрашивать по дому генерала. Не знаю, откуда у него такой нюх, но топчется он конкретно.

Пальцы у Волостнова мгновенно отсырели – этого еще не хватало! Переложив трубку в другую ладонь, он спокойно произнес, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности:

– У него ничего против тебя нет, расслабься.

– Они могли видеть машину.

– Избавься от нее.

– Понял.

– Если все-таки на тебя крепко насядут, то от всего отказывайся, что бы ни предъявляли.

– Но послушай...

– Все будет в порядке. Ты работаешь на нашей стороне. И не беспокой меня по пустякам! Все, конец связи.

Волостнов выключил телефон. Надо попридержать этого Вандышева. Неизвестно, куда может завести его служебное рвение.

* * *

Майор Вандышев уже в который раз перечитывал личное дело генерала, надеясь отыскать между строк нечто такое, что прольет свет на состоявшееся преступление.

Досье генерала было рафинированное, гладко причесанное, вылизанное. В нем не было ничего такого, что могло бы скомпрометировать его даже косвенно. Полнейшее впечатление, что жизнь у него двигалась по накатанной дороге, даже не по горизонтали, где его могли

бы ожидать какие-нибудь колдобины и буераки, а в гору, к очередным завоеваниям.

Но из служебного опыта Вандышев знал, что так не бывает. Прежде чем на плечи упадут тяжелые погоны, приходится брести через такие тернии! В этом долгом пути перешагивают не только через личную гордыню, но даже через друзей.

А это чревато...

Что ж, личное дело генерала ему не дали, но никто не запретит проследить за ним. А если вдруг обнаружится, что он установил за Саторпиным негласное наблюдение, то всегда можно будет объяснить, что сделано это было в его же собственных интересах – мало ли кто за ним увяжется!

Уже через пару дней были получены первые результаты.

Наиболее интересные моменты решено было заснять. Столь деликатное дело он решил поручить своему помощнику, старшему лейтенанту Виктору Курмашеву, который с присущим ему энтузиазмом взялся за дело. И сейчас Вандышев с интересом рассматривал распечатанные снимки.

Генерал вел вполне заурядную жизнь, но далеко не стариковскую. Если так можно выразиться, любил жизнь во всех ее проявлениях. Много времени уделял спорту – ходил в бассейн, любил играть в теннис, а кроме того, содержал любовницу лет тридцати. По тому, как она бережно держала старика под руку, можно было предположить, что между ними взаимное чувство.

Генерал был сфотографирован в самых неожиданных местах: это были модные рестораны и многолюдные бары, в одном месте он был запечатлен даже целующимся в городском парке (право, как мальчишка, ему следовало позавидовать!). Удивляло и расстояние, с которого генерал был сфотографирован: от откровенно близкого, когда тот, уподобившись обыкновенному смертному, выстаивал в очереди в пивном баре где-то на окраине Москвы, до весьма приличного, которое можно преодолеть только мощнейшей оптикой, – здесь он прогуливался с дамой.

Наиболее удачными оказались те снимки, что были сделаны в непосредственной близости. Причем лицо генерала всякий раз было иным, и у Вандышева невольно возникало впечатление, что он рассматривает разных людей. Отставной генерал был то откровенно мечтательным (наверное, думал о предстоящей романтической встрече), то очень сосредоточенным и даже почти злым (Вандышев многое бы отдал за то, чтобы понять, какие мысли одолевают его в эту минуту).

Профессиональное любопытство было сродни подглядыванию в замочную скважину, однако иного способа проникнуть в потаенный мир Саторпина не находилось. Так что не обессудьте, товарищ генерал-полковник.

Просмотрев все фотографии, Дмитрий Вандышев невольно вздохнул: старику оставалось только позавидовать, не каждый в его возрасте способен вести столь активную жизнь.

Собрав фотографии, Вандышев небрежно бросил их на край стола.

– Куда он ходил в последнее время? – спросил он у помощника.

Оторвав взгляд от фотографий, тот произнес:

– За последние три недели он дважды наведывался в банк на Ямской.

– А вот это уже интересно, – оживился майор. – И что же он там делал?