Матёрый и скокарь
Шрифт:
– Вот как... И чьи же флаги будут выше моего?
– Флаг германского графа Генриха Штауфена и флаг французского графа Гюйена.
Граф Годвин невольно прикусил губу: сильные противники, но самый главный аргумент заключался в том, что короли приложили свою руку в написании их гербов. С этим не поспоришь. На гербе графа Генриха Штауфена были нарисованы три расплывающиеся багровые линии, которые он ценил выше всякой награды. Сто лет назад германский король, ставший свидетелем доблести своего вассала, омочил пальцы в его крови и на щите, изрядно помятом ударами мечей и копий, прочертил три полоски. А предку графа Гюйена французский король Генрих I пожаловал три лилии со своего герба за то, что из далекой Руси он привез русскую принцессу Анну, будущую королеву Франции, тем самым уравняв его в правах со своей фамилией.
Рыцари разошлись по своим шатрам: нужно было подправить оружие, настроиться на предстоящий поединок.
А еще через полчаса, оседлав коней, они выехали в центр поля. Герольды так же скрупулезно, как это было при осмотре оружия, принялись осматривать, правильно ли оседланы кони.
На какое-то время наступило общее затишье – даже дятел, монотонно дробивший тишину размеренными ударами, умолк и, покрутив ярко-красной головой, улетел в глубину чащи.
Трубный глас возвестил о начале турнира. Рыцари выехали с противоположных концов ристалища одновременно и остановились перед натянутыми веревками. По левую сторону от ложи королей стояли французские рыцари, с правой – немецкие бароны. Позади каждого, отставая всего-то на шаг, стояли оруженосцы с запасным вооружением.
Распорядитель турнира – старый седой герольд с золотой цепью на груди и с массивной короной – небрежно махнул рукой; веревки пали, и всадники с копьями наперевес, целя в голову противнику, устремились на бой. Сшиблись в атаке, ломая копья, лязгнул покореженный металл, а два немецких рыцаря, оставшихся в седле, победно вскинули над головой копья.
Сдержанно, как и подобает королю, Фридрих Барбаросса легким кивком поздравил победивших рыцарей. Французский король, сидевший по правую сторону, лишь прищурил глаза.
Рыцари, сбитые с коней, еще какую-то минуту продолжали железными чучелами лежать на травяном поле, а потом, подхваченные под руки оруженосцами, посрамленные, заковыляли на край ристалища.
Рыцари, сбитые наземь, лишаются возможности продолжить турнир.
На очереди были английские рыцари.
На голове графа Эдуарда Годвина шлем был серебряный, украшенный золотыми пластинами, что свидетельствовало о принадлежности к высшей аристократии.
Пригнулись кони под бронированной тяжестью и в нетерпении забили копытами, ожидая предстоящего поединка.
Распорядитель турнира приподнял голову, обнажив широкий шрам на самой ключице, и, сполна насладившись торжественной тишиной, взмахнул вышитым платком.
Веревки, будто тяжелые оковы, пали на землю, и кони под оглушительные звуки труб ринулись на смертоубийство.
Звякнула обиженно помятая сталь, хрустнули, поломавшись, деревянные копья, и на поле брани, нелепо кувыркнувшись, упали два английских рыцаря; секундой позже, будто бы раздумывая, рухнул германский граф.
– Поединок продолжается, – объявил старший герольд. – Рыцарям разойтись на установленные позиции.
Достойно, распрямив закованные в железо спины, рыцари разъехались по своим местам.
Стучали барабаны, ревели трубы, а где-то совсем рядышком, прорываясь через рев людских голосов, тонко запищал рожок.
Рыцари стояли молча, не шелохнувшись. Только ветер, балуясь, немилосердно рвал флаги, привязанные к концу копья.
Распорядитель турнира, поднявшись, смотрел на разволновавшихся рыцарей. Людское море неистовствовало. Наиболее ретивые, позабыв про рыцарскую чопорность, сняв шлемы, колотили по ним копьями; другие, срывая голос, подбадривали своих рыцарей. В какой-то момент показалось, что эмоции могут хлынуть через край, перемешавшись в брани, они просто переколотят друг друга.
Островком безмятежности оставалось только ложе королей. Не сговариваясь, они вскинули руки навстречу рыцарям, вырвав из луженых простуженных глоток очередной приступ восторга.
Поднявшись, распорядитель турнира заставил рыцарей успокоиться. Пожалуй, подобной покорности не сумел бы добиться ни один из присутствующих королей. Секунда – и поднятая рука рухнет вниз, выявив победителя.
Еще минуту старый рыцарь призывал к спокойствию, а когда шквал эмоций утих, он четко, выделяя каждый слог, произнес:
– Победителями турнира провозглашаются германские рыцари.
Столь неожиданное решение смутило даже королей.
Английский король порывисто поднялся. Едва сдерживая клокочущий гнев, проговорил:
– Мне бы не хотелось быть с вами резким, уважаемый герольд, но все-таки вы бы изволили объяснить свое решение.
Холодным размеренным тоном тот умерил гнев короля.
– Моя вина в том, что я вовремя не рассмотрел герб английского рыцаря.
Взгляды рыцарей невольно устремились на развевающееся полотно. На какой-то миг, видимо для того, чтобы рыцари могли разглядеть нарисованное полотнище, ветер утих. В самом центре был изображен трехглавый дракон, одна голова которого была обрублена, а обильная кровь разливалась по его туловищу, капая на могучие лапы.
Подобными мифическими сюжетами на полотнищах не удивить, едва ли не у доброй половины собравшихся можно было на гербе отыскать по целой дюжине сказочных персонажей.
И уже в следующее мгновение порыв ветра поднял повиснувшее полотнище и безжалостно его растрепал.
– И что с того? – хмуро произнес английский король, тряхнув золотыми кудрями.
– У дракона одна голова отрублена, – голос герольда посуровел. Старик обвинял: теперь он был король и судья в одном лице. – Этот рыцарь совершил неблаговидный поступок по отношению к своей матери, и ваш отец, милорд, английский король Генрих II, незадолго до своей смерти, в наказание за неблаговидный поступок, порочащий титул рыцаря, распорядился отрубить на флаге этого рыцаря голову дракона. А, как вам известно, по условиям рыцарских турниров, человек, опорочивший свое имя, не может в них участвовать. Поэтому я засчитываю ему поражение!
Вот когда слово герольда крепче королевского. Оспорить его не мог даже император. Взвыли в восторге германские рыцари, разноцветным кострищем над строем взметнулись флаги с гербами. Даже Барбаросса, позабыв о напускной суровости, разлепил в широкой улыбке обветренные губы. Ладонь, лежавшая поверх Копья судьбы, чуток расслабилась и благодарно погладила почерневшее от времени древко.
Под постыдное улюлюканье и гневные выкрики разволновавшейся толпы англичанин съехал с ристалища и скоро затерялся среди поднятых щитов, развевающихся знамен, доспехов и прочего железа.