Матиас Шандор. Пятнадцатилетний капитан
Шрифт:
Несмотря на залпы полицейских, на целый град пуль, я остался цел и невредим. Ночь была очень тёмная. Видеть меня никто не мог. Морское течение шло от берега в открытое море, и я при всём желании не мог бы вернуться на сушу. Но я этого и не хотел. Лучше было умереть, чем вновь попасть в руки полиции и быть расстрелянным в тюрьме Пизино. Если бы я утонул — всё было бы кончено. Если же мне суждено было спастись — меня по крайней мере считали бы умершим. Тогда уже ничто не мешало бы мне покарать виновных, как я поклялся графу Затмару и твоему отцу. И это возмездие я осуществлю любой ценой!
— Возмездие? — повторил Петер это неожиданное для него слово, и глаза его вспыхнули.
— Да, Петер, и ты сам будешь свидетелем этого возмездия, ибо именно для того, чтобы тебя привлечь к нему, я извлёк тебя из могилы на рагузском кладбище, где ты был заживо погребён!
Слушая графа, Петер Батори как бы переносился в далёкое прошлое, в те дни, когда его отец был казнён в крепости Пизино.
— Передо мной, — продолжал доктор, — простиралось безбрежное море. Хотя я и был превосходным пловцом, всё же я не надеялся его переплыть и добраться до итальянского побережья. Я был обречён на гибель, если только само небо не придёт мне на помощь — либо послав мне обломок какого-нибудь судна, либо направив ко мне моряков, которые подберут меня. Но тот, кто жертвует жизнью, всегда находит силы её защищать, как только это становится возможным.
Прежде всего я несколько раз нырнул, спасаясь от последних залпов. Потом, убедившись, что меня никак нельзя разглядеть, я поплыл, удаляясь от берега. Одежда почти не мешала мне, потому что была очень лёгкой и плотно облегала тело.
Было, вероятно, около половины десятого. По моим расчётам, я плыл уже больше часа, удаляясь от порта Ровинь, последние огоньки которого потонули во мгле.
Куда я плыл, на что мог надеяться? Я не надеялся решительно ни на что, Петер, но я был полон энергии и готов был до последнего издыхания бороться со стихией. Я не просто хотел спасти свою жизнь, нет, я хотел сберечь её, чтобы осуществить свою великую задачу. И покажись в это время какой-нибудь рыбачий баркас, я нырнул бы, прячась от людей. Ведь близ австрийского побережья я легко мог встретиться с предателем, — на одного честного Андреа Феррато там приходится множество подлецов вроде Кар пены.
Не прошло и часа, как мои опасения сбылись. Почти внезапно из мглы выступил баркас. Он шёл из открытого моря и держал курс к берегу. К тому времени я изрядно устал и поэтому лёг на спину; но тут я инстинктивно перевернулся, собираясь погрузиться в воду. Рыбачий баркас, направляющийся в истрийский порт, естественно вызывал у меня опасения.
Я тут же убедился, что был прав. Один из моряков крикнул по-далматски, чтобы повернули на другой галс. Я нырнул, и, прежде чем могли меня заметить, судно прошло у меня над головой.
Мне уже не хватало дыхания, и, всплыв на поверхность, я с наслаждением глотнул свежего воздуха. Затем я продолжал продвигаться на запад.
С наступлением ночи ветер ослаб, и волнение стало затихать. Теперь меня мерно покачивало на пологих волнах, которые увлекали меня все дальше от берега.
Так проплыл я ещё час, по временам делая передышки. Я видел перед собою цель, но не знал, как её достигнуть. Предстояло пересечь Адриатику, другими словами — проплыть пятьдесят миль! Да, такова была моя воля! Да, я проплыл бы их! Ах, Петер, надо пройти через такие испытания, чтобы понять, на что способен человек, когда он в полноте своих нравственных и физических сил!
Прошёл ещё час, я всячески подбадривал себя. Море было совершенно пустынно. Последние птицы улетели на ночлег в расселины прибрежных скал. У меня над головой носились только чайки; они летали парами, издавая резкие крики.
Но хотя я твёрдо решил не обращать внимания на усталость, руки у меня еле двигались, ноги немели. Пальцы уже начали разжиматься, и я с трудом соединял их. Голова так отяжелела, словно на шее у меня висела гиря, и мне стоило немалых усилий держать голову над водой.
Тут у меня начались галлюцинации. Я уже не мог собраться с мыслями. В моём помрачённом сознании стали всплывать странные образы. Я чувствовал, что уже не смогу отчётливо расслышать какой-нибудь звук, ни заметить свет, если он вдруг окажется у меня в поле зрения. Так и случилось.
Было, вероятно, около полуночи, когда с востока послышался отдалённый глухой шум, — я никак не мог понять, в чём дело. Сквозь веки, смыкавшиеся помимо моей воли, я почувствовал вспышку света. Я попытался приподнять голову, но для этого мне пришлось ещё глубже погрузиться в воду. Я стал оглядываться вокруг.
Я привожу все эти подробности потому, что тебе, Петер, необходимо их знать, а заодно ты узнаешь и меня.
— Я все знаю о вас, доктор, решительно все! — ответил молодой человек. — Неужели вы думаете, что матушка не рассказывала мне о графе Матиасе Шандоре?
— Я допускаю, что она знала Матиаса Шандора, но доктора Антекирта она знать не могла! А с ним-то тебе и надо познакомиться. Слушай же, что он тебе говорит! Слушай меня!
Я увидел судно, шедшее с востока по направлению к итальянскому берегу. Белый свет разливал фонарь, подвешенный на фок-мачте, — итак, это был пароход. Я разглядел и бортовые огни — красный слева, зелёный справа; а я их видел одновременно, значит пароход шёл прямо на меня.
Надо было на что-то решаться. Скорее всего это австрийский пароход, ведь он идёт, по-видимому, из Триеста. Попросить на нём убежища значило бы отдаться в руки жандармов! Я решил не делать этого и в то же время попытаться спастись.
Пароход был быстроходный. Приближаясь, он быстро увеличивался, и мне было видно, как пенится вода у его форштевня. Минуты через две он должен бы уже миновать место, где я неподвижно лежал.
Что пароход австрийский — в этом я уже не сомневался. Но можно было допустить, что он держит курс на Бриндизи или на Отранто или по крайней мере зайдёт туда. А если так, он прибудет в один из этих портов не позже как через сутки.
Я быстро принял решение. Я понимал, что в темноте меня не могут заметить, поэтому поплыл навстречу пароходу. Он шёл умеренным ходом, чуть заметно покачиваясь на волнах.
Пароход двигался прямо на меня; его корпус возвышался над уровнем моря по крайней мере футов на двадцать. Ещё мгновение — и меня всего залило бурлящей водой. Проходя мимо, пароход слегка задел меня, но я изо всех сил оттолкнулся от него. Всё это произошло в течение нескольких секунд. Разглядев очертания высокой кормы, я ухватился за руль, рискуя, что винт размозжит мне голову.