Матиас Шандор
Шрифт:
– Пойдём, Матифу, – воскликнул Пескад. – Пойдём скорее, – нам надо закрыть свою лавочку. Будь покоен, – долгов у нас нет, и мы не обанкротимся.
С этими словами друзья простились с доктором, сели в поджидавшую их шлюпку и вернулись в Гравозу.
Здесь за каких-нибудь два часа они составили опись инвентаря и продали некоему товарищу по ремеслу свой балаган, размалёванные холсты, бубны и турецкий барабан, – словом, все своё имущество. Это было делом недолгим и несложным, а несколько флоринов, вырученных ими от продажи, не слишком обременили их.
Однако Пескад не захотел расстаться со
К часу дня Пескад и Матифу уже вернулись на борт "Саварены". Им отведена была просторная комфортабельная каюта, "где всё располагало к научным занятиям", – как шутил Пескад.
Экипаж оказал новым товарищам весьма радушный приём: ведь благодаря им удалось избежать страшной катастрофы!
Сразу же по водворении на яхте Пескад и Матифу убедились, что кормят здесь куда лучше, чем в деревенских трактирах.
– Вот видишь, Матифу, – твердил Пескад, попивая доброе вино, – если прилично себя вести – можно всего на свете добиться. Главное – вести себя прилично!
Матифу в ответ только кивнул головой, ибо рот у него был набит до отказу жареной ветчиной. В один миг он уничтожил огромный ломоть ветчины да два печёных яйца в придачу.
– Если только показывать, как ты ешь, Матифу, – заметил Пескад, – и то можно бы громадные деньги загребать.
4. ВДОВА ИШТВАНА БАТОРИ
Появление доктора Антекирта вызвало большой шум не только в Рагузе, но и во всей Далмации. Газеты возвестили о прибытии яхты в гравозский порт, репортёры так и кинулись на добычу, сулившую им захватывающие фельетоны. Владелец «Саварены» не мог уклониться от почестей и избегнуть неприятностей, сопряжённых со славой. Он стал героем дня. Им завладела молва. Никто не знал, кто он такой, откуда прибыл, куда направляется. И это разжигало всеобщее любопытство. Ведь когда ничего не знаешь, остаётся простор для догадок и фантазия разыгрывается вовсю. Всякий делает вид, будто знает больше других.
Желая угодить читателям, репортёры устремились в Гравозу, а некоторые даже проникли на борт яхты. Однако им не удалось повидать того, чьё имя было у всех на устах. Доктор никого не принимал. На все расспросы посетителей капитан Нарсос отвечал одно и то же.
– Откуда прибыл доктор?
– Это его дело.
– А куда направляется?
– Куда ему заблагорассудится.
– Но кто же он такой?
– Никому не известно, а может быть, он и сам этого не знает.
Что же можно рассказать читателям на основе столь скудных данных? Итак, воображению предоставлялась полнейшая свобода. Доктора Антекирта превращали кто во что горазд. Рыскавшие по его следам репортёры делали из него всё, что им приходило в голову. Одни утверждали, будто он главарь пиратов. Другие – что он король большого африканского государства и отправился в путешествие инкогнито, чтобы расширить свой кругозор. Третьи – что он политический изгнанник. Четвёртые – что он был свергнут с престола восставшим народом и теперь странствует как философ
Как бы то ни было, гравозским врачам не приходилось жаловаться, что он незаконно практикует в их городе: доктор Антекирт держался крайне замкнуто, и когда кто-нибудь обращался к нему за советом, он тут же уклонялся от этой чести.
К тому же владелец «Саварены» не поселился на берегу. Он даже не снял комнаты в гостинице. Первые два дня он никуда не ездил дальше Рагузы. Он ограничивался небольшими прогулками в окрестностях Гравозы и два-три раза брал с собой Пескада, природный ум которого уже успел оценить.
В Рагузе он почти не бывал, зато в один прекрасный день послал туда Пескада. Этому славному малому было, по-видимому, дано какое-то поручение, может быть, требовалось навести ту или иную справку.
– Итак, он живёт на Страдоне? – спросил доктор Пескада, когда тот вернулся на яхту.
– Да, господин доктор, иначе говоря, на самой лучшей улице. У него собственный особняк неподалёку от площади, где показывают иностранцам дворец древних дожей, – роскошный особняк со множеством челяди, с выездами. Он живёт как миллионер.
– А другая?
– Другая? Вернее сказать: другие, – ответил Пескад. – Они живут, правда, в том же самом квартале, но их дом сразу не найдёшь, – там множество узких, извилистых переулочков, которые круто поднимаются в гору, точь-в-точь как лестницы, и домишки там совсем жалкие. Их домик – невзрачный на вид, маленький, хотя внутри там, как видно, полный порядок. Сразу чувствуется, господин доктор, что в нём живут люди бедные, но гордые.
– А сама хозяйка?
– Я её не видал, и мне сказали, что она почти не выходит из своего домика.
– А её сын?
– Его я мельком видел, господин доктор, – в тот момент, когда он пришёл к матери.
– Какое же он на тебя произвёл впечатление?
– Он мне показался очень серьёзным, даже чем-то озабоченным. Молодой человек, должно быть, много выстрадал… Это сразу видно.
– Но ведь и ты, Пескад, много выстрадал, а это совсем даже незаметно.
– Страдания телесные не то, что душевные, господин доктор. Поэтому-то мне всегда удавалось скрывать их, и я даже подтрунивал над ними.
Доктор уже говорил Пескаду "ты", об этом клоун просил его как о знаке благоволения. Вскоре этой милостью стал пользоваться и Матифу. Что и говорить, у Геркулеса был слишком внушительный вид, чтобы кто-либо осмелился сразу же обратиться к нему на "ты".
Расспросив Пескада и получив от него вышеприведённые ответы, доктор прекратил свои прогулки в окрестностях Гравозы. Он, видимо, кого-то поджидал, но сам не хотел давать повода к этому визиту и поэтому не ездил в Рагузу, где о прибытии «Саварены» всем и без того уже было известно. Итак, доктор не покидал борта яхты. И то, чего он ждал, вскоре случилось.