Матрос с Гибралтара
Шрифт:
– Да нет, – не согласилась она, – не думаю, чтобы дело и вправду было в этом.
– Тогда, наверное, он просто меня ослепил, – предположил я.
– Тоже вряд ли, – опять возразила она. – И все-таки человек, которого считают позором мира и который смотрит на него, на этот мир, невинными глазами ребенка, по-моему, он заслуживает всеобщей любви…
– Так ведь все и так от него без ума, – заметил я. – От этого типа, из которого ты сделала…
Она внимательно слушала.
– Вернее, от того, кем он стал, – продолжил я, – твоими стараниями.
– И кем же?
– Этаким поборником справедливости, – уточнил я.
Она не ответила, сразу вдруг посерьезнев.
– Да только тебе, – добавил я, – тебе-то этого не понять.
– Выходит, по-твоему, – медленно проговорила она, – если
– Да, конечно же, нет, – сказал я. – Более того, всякий раз, когда предоставляется возможность…
– Если он и поборник справедливости, – с минуту помолчав, продолжила она, – то сам даже не подозревает об этом.
– Но ведь ты-то знаешь, – оборвал я. – Все зависит только от тебя одной. Ладно, продолжай свою историю.
Она продолжила, правда, довольно нехотя:
– В общем-то, больше ничего особенного не произошло. Уже несколько лет у него не было женщины, одни случайные связи. Правда, ему хотелось, чтобы я поверила, будто это началось раньше, еще до войны, сразу после нашей встречи в Марселе. Кроме того, он утверждал, будто с той ночи ему все больше и больше хотелось снова увидеться со мной. Только никак толком не мог объяснить почему.
Стоило мне оказаться рядом, как жизнь снова стала казаться ему прекрасной. Я хочу сказать, он снова начал мечтать о кораблях, которые увезли бы его в дальние страны. Я знаю, это именно мое присутствие вызывало у него такое желание, но я уже давно смирилась, что мне суждено играть при нем такую роль. Вот уже четыре года, как он был заперт во Франции. Во время войны участвовал в Сопротивлении и еще немного приторговывал на черном рынке. Как только я появилась, он стал регулярно питаться – и снова подумывать о том, как бы удрать. Говорил, что полиция будет разыскивать его еще по меньшей мере года два, но лучше уж это, чем жизнь, какую он вел в последнее время. Никак не мог свыкнуться с мыслью, что все порты закрыты, а корабли задержаны и никуда не плавают. Короче говоря, не успела я найти его, как уже знала, что вот-вот опять потеряю. Для него границы были все равно что для других тюремные решетки. И это не просто слова. С тех пор как он покинул «Сиприс», он уже успел трижды совершить кругосветное путешествие. Я еще подшучивала над ним, говорила, что если он и дальше будет продолжать в том же духе, то скоро и земля покажется ему слишком тесной. Он смеялся. Уверял, что нет, пока ему еще ни разу не приходилось страдать от ее тесноты, наоборот, он просто в восторге, что она круглая. Говорил, лучшей формы и не придумаешь, ведь когда странствуешь по такой планете, то, удаляясь от одного места, обязательно приближаешься к какому-то другому, и если у тебя нет дома, то на круглой земле чувствуешь себя счастливей, чем где бы то ни было еще. Строя планы, он никогда не говорил, где хотел бы однажды задержаться надолго. Мечтал только о путешествиях, о них были все его мысли.
Мы не жили с ним вместе. Из соображений безопасности, будто война все еще продолжалась, я снимала комнату, понедельно. Одевалась скромно. Я не сказала ему, что муж оставил мне все свое состояние.
Внезапно по окнам кафе захлестал дождь. Она закурила, долго смотрела на дождь.
– В то время, – прервал я паузу, – ты была уверена, что никогда даже не притронешься к мужниным деньгам, разве не так?
– Да, ты прав, – согласилась она. – Я даже пыталась подыскать себе работу.
– Так и не нашла?
– Я не умею печатать на машинке. Нашла себе место танцовщицы, чтобы танцевать с клиентами в одном ночном кабаре, вот и все. Но тут же отказалась.
– Понятно.
– Все что угодно, – уточнила она, – но только не по ночам.
– Трудно забыть, – сказал я, – что у тебя есть яхта и целое состояние. Рано или поздно все равно наступает день, когда об этом вспоминаешь…
– Бывают случаи, – парировала она, – когда забывают. Но это не мой случай.
Она снова повернулась лицом к дождю и улыбнулась ему.
– Нет, – продолжала она, – я не героиня. Если бы я и отказалась от этой яхты, то, как говорится, только чтобы облегчить совесть. Сам из себя героя не сделаешь…
Потом, понизив
– Думаешь, я не знаю, как относятся люди к тем, у кого есть яхты? Везде примерно одинаково. Все считают, что иметь яхту – это скандальная роскошь, просто стыд и позор. Но с одной стороны была эта яхта, стоявшая без дела, а с другой была я, не знавшая, куда себя деть…
– В моем американском романе, – заметил я, – эта яхта изрядно отдалит тебя от людей. Все будут говорить: эта женщина, с той яхты… Подумать только… Эта…
– Что?
– Эта праздная дамочка, эта бездельница…
– И что еще?
– Эта болтушка…
– Правда? – не поверила она. И покраснела.
– Анна, – проговорил я.
Она опустила глаза и склонилась ко мне.
– Так, значит, ты искала работу, – подсказал я.
– Хватит, мне уже надоела эта история, – взмолилась она.
– В том-то и дело, – согласился я. – Поэтому надо поскорее избавиться от нее, покончить, и все дела.
– Я искала работу. Но у меня не было времени найти ее. Он исчез раньше. О том, что произошло между нами, даже не знаю, что и сказать… Это длилось пять недель. Никогда бы не подумала, что такое возможно. Пять недель вместе с ним. Он уходил каждый день. Куда? Просто в город, гулял по Парижу. Но каждый вечер снова возвращался, и каждую ночь все начиналось сначала. И когда он возвращался, в доме всегда была еда. Знаю, наверное, было бы куда предусмотрительней заставить его немного поголодать, но у меня так ни разу и не хватило духу. Он и так уже достаточно наголодался в жизни. Однажды он снова принялся играть в покер. Сам сказал мне об этом. Я возлагала на покер большие надежды. Это длилось пять недель. Я ходила за покупками, вела хозяйство, готовила еду. Гуляла вместе с ним по бульварам. Ждала его. Я часто встречала друзей своего мужа, но ни разу, когда была вместе с ним. Меня приглашали в гости. Скорбь по усопшему была удобным предлогом, чтобы отклонять все эти приглашения. А однажды мне встретились даже те единственные из приятелей, которые знали о его существовании, те самые, что были с нами той ночью в Марселе, когда он попался на нашем пути. Они поинтересовались, не знаю ли я, что с ним стало, я ответила, что не имею понятия. И никто так и не догадался, как счастлива я была в эти дни.
Он тоже искал работу. Один раз даже нашел. В страховой компании. Я устроила, чтобы ему сделали фальшивые документы. И он стал коммивояжером. Через два дня перестал есть. Это был человек, которого жизнь совсем не приучила к кошмарам повседневной жизни. Я уговорила его прекратить эту комедию. И он снова принялся гулять и играть в покер. А я – у меня снова появилась надежда.
Время от времени мы с ним напивались. И тогда он говорил мне: «Я увезу тебя в Гонконг, в Сидней. Мы отправимся туда вдвоем на корабле». И я, время от времени я верила, верила, что это возможно, кто знает, а вдруг мы и вправду никогда больше с ним не расстанемся. У меня и в мыслях не было, что наступит день, и я тоже смогу жить нормально, это меня немного пугало, но я не мешала ему. Я давала ему поверить в такие вещи насчет самого себя, которые, я знала, были неправдой. Я любила его вместе со всеми его недостатками, ошибками, заблуждениями, глупостями. Порой мне не верилось, что мы и вправду живем с ним вместе, и когда он возвращался слишком поздно, а я в тревоге ждала его, одна в комнате, это даже в некотором смысле служило мне утешением.
Пять недель. Однажды газеты объявили, что из Марселя отплывает грузовое судно компании «Шаржер реюни». Как сейчас помню. Оно называлось «Мушкетер». И отплывало на Мадагаскар за партией кофе. Вслед за ним последовал второй корабль, потом третий, десятый – целых двадцать кораблей отплыли из всех портов Франции, уцелевших во время войны. Он бросил играть в покер. Дни напролет валялся на кровати, курил и все больше и больше пил. Очень скоро у меня появилось желание, чтобы он умер. Однажды утром он объявил мне, что хочет съездить в Марсель – поглядеть, что там делается. Предложил мне поехать вместе с ним. Я отказалась. Я больше ничего от него не хотела, мне хотелось, чтобы он умер. Хотелось покоя. Он не настаивал. Сказал, что приедет за мной или напишет, чтобы я приехала к нему. Я согласилась. И он уехал.