Маячный мастер
Шрифт:
Летние сумерки только начали сгущаться над Зурбаганом. На Эспланаду (так называется широкий бульвар вдоль береговой линии, от припортовых кварталов и до основания Маячного Мыса) высыпали парочки и группки прогуливающихся горожан; повсюду звучала музыка — духовые оркестры, дуэты, квартеты, исполнители-одиночки и даже ветхозаветные шарманщики — на плече одного сидел огромный красно-зелёный попугай. Я фланировал по Эспланаде, наслаждаясь вечерним солнышком, теплом, лёгким ветерком с моря, напоенным запахами водорослей и свежей рыбы — когда с одной из летних веранд донеслась знакомая мелодия.
От неожиданности я споткнулся на ровном месте и едва не растянулся на потеху прогуливающейся публике. Честное слово, это был вальс «На сопках Манчжурии!» Веранда, откуда звучала музыка (скрипка,
Она сидела через два столика от меня, в углу веранды. Шляпка из белой сетки с прицепленной к ней вуалеткой, лёгкое платье персикового цвета, полуоткрытые плечи — обычный облик горожанки на прогулке. На вид незнакомкебыло лет двадцать пять-тридцать; не обращая внимания на дымящуюся на столе чашечку с горячим шоколадом, она задумчиво рассматривала гавань. На губах её играла лёгкая улыбка, адресованная, надо полагать, просто окружающему миру — тёплому вечеру, лёгкому ветерку, бирюзово-синим волнам и лоскуткам парусов за брекватером. Музыканты заиграли лёгкую танцевальную мелодию, на свободной от столиков площадке появились пары — и я неожиданно для себя самого подошёл к незнакомке и, неумело щёлкнув каблуками, протянул руку в приглашении на танец. Я подсмотрел эту манеру у мичмана, прямо передо мной подошедшего к совсем юной барышне в пышном розово-кружевном, похожем глазурованный трот платье и его попытался воспроизвести. Видимо, я выглядел забавно, потому что незнакомка улыбнулась, но всё же смилостивилась — встала, обозначила лёгкий книксен и первая положила руку мне на плечо…'
«…Её звали Тави — мадам Тави Гартвик. Услыхав это имя, я невольно вздрогнул — вот ещё один пронзительный укол узнавания! Я уже давно понял, что Александр Грин сплошь и рядом заимствовал имена для своих персонажей здесь, в Зурбагане, и можно было предположить, что и 'Тави» здесь достаточно широко распространено и способно вызвать удивление только у таких ка я, выходцев с Земли… если они, конечно здесь есть, по крайней мере, в это самое время. Что, учитывая рассказы мастера Валу о по крайней мере трёх земных Маяках и ведущих к ним Фарватерах, представляется более, чем вероятным.
Память не сохранила описания внешности героини «Блистающего мира», да это и не имело значения. Зато я угадал с возрастом — новой знакомой было двадцать восемь лет, полтора года назад она овдовела. Муж мадам Гартвик, таможенный чиновник ил Лисса, погиб при довольно-таки загадочных обстоятельствах — официальная версия гласила, что он упал с лошади во время верховой прогулки и сломал шею. Брак их был бездетным; поносив положенное время траур, мадам Тави Гартвик решила, что жизнь на этом не заканчивается, и перебралась из Лисса сначала в Сент-Риоль, а потом и в Зурбаган. Муж оставил ей достаточно средств, чтобы приобрести в городе дом и вести жизнь, приличествующую состоятельной вдове.
Всё это я узнал во время танца и позже, когда пригласил очаровательную вдову за свой столик. На мои вопросы она отвечала легко, а когда узнала, что я прохожу обучение на Лоцмана и собираюсь вступить в Гильдию, изобразила почтительно «О-о-о!» и потребовала немедленно поведать, как я дошёл до жизни такой. То есть — продемонстрировала готовность слушать рассказы о плаваниях и приключениях, из которых состоит жизнь представителя этой крайне уважаемой в Зурбагане (да и во всём Маячном мире) специальности. И я, конечно, не разочаровал прекрасную собеседницу, рассказав про гребнястые черепа и изломанные скелеты на палубе разбитого корабля, про набитый сокровищами сундук в капитанской каюте, про леопарда на горной тропинке и три разноцветные луны в чужих небесах.
…знал бы я, чем обернутся эти откровения!..
Но — как говорят в одном южном городе нашего мира, «хорошо делать, как моя жена потом». Впрочем, не исключаю, что и здесь подобная житейская мудрость в ходу — недаром, фланируя по Эспланаде, я явственно уловил музыкальную фразу из «семь-сорок»! В самом деле: если гости с Фарватеров, хоть и редко, но посещают Землю — отчего им не прихватить с собой пару-тройку представителей избранного народа? По-моему, это было бы только логично…
Но — вернёмся к событиям того вечера. После моего признания и рассказа о Мире Трёх Лун мои акции резко пошли вверх — лишнее доказательство того, что эта профессия Лоцмана здесь в авторитете. Не смутило её и признание, что я не являюсь коренным жителем Маячного Мира и только недавно в Зурбагане. Покойный муж мадам Гартвик (по её собственному признанию) постоянно имел дело с «пришельцами»; они часто посещали их дом в Лиссе, и супруги даже планировали совершить путешествие по нескольким Внешним Мирам — разумеется, из числа самых благополучных, давно уже установивших отношения с Зурбаганом. Увы, смерть не позволила этим планам осуществиться.
К моему удивлению, слабое знание языка нисколько не мешало нашему общению. Возможно, сыграла роль привычка мадам Гартвик к общению с «иномирянами» — а, скорее всего, дело в том, что мужчина и женщина, испытывающие друг к другу симпатию, не слишком нуждаются в лингвистических изысках. В том, что я понравился новой знакомой, сомнений не было — да она и не слишком скрывала это. Несколько раз во время беседы я как бы невзначай брал её за руку, осмелился даже легко пожать узкую, затянутую в сетчатую перчатку кисть — собеседница моя и не подумала отдёрнуть руку. Наоборот, я уловил лёгкое ответное пожатие — и воспринял его, как недвусмысленный знак. Каковым он, несомненно, и являлся согласно правилам флирта, не зависящим, надо полагать, ни от количества лун, ни и формы созвездий, украшающих небосвод, и уж тем более — от наречия, которым при этом пользуются…'
'…Мы оба не заметили, как на бархатно-чёрный небосвод высыпали звёзды (ни одного знакомого по земному небу созвездия!) и музыканты, отыграв положенное число мелодий, стали зачехлять свои инструменты. Публика не спеша расходилась; я подозвал гарсона, расплатился — при этом решительно пресёк попытку новой знакомой оплатить свой счёт — и попросил вызвать фиакр. Недолгая поездка завершилась вполне благопристойным расставанием у калитки палисадника; на прощание я поцеловал ей руку. И — снова ощутил лёгкое пожатие тонких пальчиков, незаметное стороннему наблюдателю, на говорящее именно то, что я хотел услышать. Мы условились встретиться на следующий день, в десять вечера, в прибрежном ресторанчике — пропускать занятия в библиотеке я не собирался.
Второе свидание оказалось почти повторением первого: я разливался соловьём, Тави слушала. На этот раз она заставила меня рассказать о моём родном мире, и я не стал выдумывать предлоги, чтобы уклониться от этой темы. В конце концов, Валуэр не предупреждал избегать разговоров о Земле — так с чего же разочаровывать очаровательную собеседницу?
В третий раз мы нанесли визит в небольшое заведение в Верхнем городе, где кроме превосходного выбора вин и очень неплохой кухни посетителям предлагались концерты камерной музыки. Здесь собирались сливки местного интеллектуального общества: художники, литераторы, и даже люди, имеющие отношение к наукам — в какой-то момент я заметил в зале одного из смотрителей Зала Реестров, увлечённо беседующего с мессиром Безантом. Как попала в подобную компанию моя пассия, я уточнять не стал — отметил только, что булавка Лоцманской Гильдии, которой я заколол галстук, произвела впечатление на посетителей этого милого местечка…'
«…Ночь, звуки засыпающего города, огромная луна подсвечивает булыжную мостовую Мортирной улицы, соперничая с тусклым светом газовых фонарей — романтика, да и только! Я помог спутнице выйти из фиакра — как всегда, напротив калитки палисадника — и уже собрался распрощаться, когда Тави, вместо того, чтобы подать ручку для прощального поцелуя, мило улыбнулась и, сообщила, что отпустила служанку до утра, и если 'милый Серж» не против, то она сама сварит грог, рецепт которого унаследовала от матушки.