Маяк
Шрифт:
Он встал, держась за стену и пошатываясь.
– Как чувствуешь себя? – с искренней заботой поинтересовался компьютер, выпуская камеру.
– Ты перестарался, – ответил Родион, теперь общаясь с искусственным интеллектом как с давно знакомым человеком. Причём, он сам этого не замечал, потому что для него стало совершенно естественным беседовать с компьютером, сконструированным лучшими учёными прошлого. – Ведь обучающий курс можно было бы и разделить на несколько заходов. Ты напряг мои синапсы до предела, как бы не случился сбой.
– А ты разве пришёл бы сюда ещё раз, если бы я остановился
– Ну, конечно! – раздражённо воскликнул Родион, уставившись на стену. Он пытался сфокусировать взгляд, но глаза ему не подчинялись, отчего всё расплывалось и искажалось.
– Я не мог рисковать, – сварливо попытался защитить себя компьютер. – Человечество на грани, и следующей возможности уже могло и не представиться. Никто ни разу не возвращался.
– Человечество уже давно пересекло ту грань, – Родион закрыл веки и осторожно помассировал виски, потому что боль разливалась внутри головы, заполняя весь перегруженный мозг.
– Я должен пытаться снова и снова, чтобы осветить колодец, – настаивал на своём компьютер.
– Какой колодец? – не понял Родион.
– Внешний мир, это тёмный колодец, – принялся объяснять компьютер. – Ну, так я себе придумал. Свет знаний и разума в нём давно погас. Каждый пришедший сюда человек это спичка, которую я зажигаю, чтобы бросить в этот колодец. Чтобы горящая спичка долетела до нефти на его дне и зажгла новый свет человеческой цивилизации. Но все спички гаснут слишком быстро, так и не долетев до дна, так и не передав свою искру всему оставшемуся человечеству.
– У меня другое сравнение, – Родион поморщился от боли. – Ты это маяк, который освещает своим лучом знаний темноту невежества и дикости окружающего мира. Это было бы весьма символично. Сначала этот маяк предупреждал корабли об опасности, рассекая ночь световым лучом. Потом он стал издавать радиосигналы, помогая кораблям и самолётам находить правильный путь. А теперь он, фигурально выражаясь, освещает тьму невежества, призывая к себе последних людей, чтобы они могли возродить былое величие человеческой расы…
– Интересный образ… – задумался компьютер. – Я подумаю об этом в свободное время… Побудешь ещё со мной?
– Нет, мне надо идти.
Родион услышал, как открылась дверь, и сразу запахло пылью, солью и гниющими водорослями с берега. Невнятный гул, который он слышал после пробуждения, резко превратился в рокот бушующих морских волн. Родион приоткрыл глаза и зашагал к двери, желая поскорее оказаться под открытым небом умирающего мира. Он сделал шаг и растворился в темноте глубокой ночи.
– Вернётся ли он? – с сомнением спросил компьютер, затворяя дверь и гася освещение в помещении.
– Вряд ли, – ответил он сам себе. – Самая главная проблема состоит в том, что все индивидуумы с внедрёнными знаниями почему-то очень быстро погибали. Слишком быстро, чтобы они успели внести хоть какие-то позитивные перемены в окружающий мир.
– Но почему такое каждый раз происходит? – голос компьютера отражался от пустых каменных стен и уносился на верхние этажи.
– Если бы я только знал, – вздохнул компьютер. – Может, на этот раз станет понятно? В этого я тоже внедрил датчик жизнедеятельности. И он пока живой.
– Надолго ли… А так хочется осветить тьму и спасти их…
– Они приходят всё реже. Когда-нибудь наступит день, когда они перестанут приходить. А кому нужен маяк, который светит лишь сам для себя…
Родион шагал по бетонной дорожке и дрожал. Но на этот раз не от страха. Он дрожал от того, что мир, в котором он жил с самого рождения, вдруг стал непривычным. Мир стал чужим.
Родион ощущал себя так, как будто глаза его вдруг открылись по-настоящему, уши наконец-то стали различать звуки, а с кожи сняли омертвевший грубый слой. Он ощущал дуновение сильного колючего ветра со стороны Балтийского моря. Гудели мёртвые волны, отравленные химикатами и радиацией, в которых обитали лишь несколько видов водорослей. На чёрном звёздном небе с искажёнными от времени созвездиями ярким поясом светились четырнадцать осколков Луны, уничтоженной одной из противоборствующих сторон во время последнего великого военного противостояния. Стерильный песок мягко светился в темноте, насыщенный смертью, которая очень медленно смывалась отравленными кислотными дождями в море. Не было видно и слышно ни птиц, ни животных, потому что давно перестали существовать и те, и другие.
Все три лёгких Родиона горели от радиоактивной пыли, поднимающейся в воздух, а пять глаз слезились, отчего ему иногда приходилось вытирать слёзы рукавом рубахи – грязной примитивно изготовленной тканью из волокон дерева, в которое превратилась крапива, еле пережившая ядерную бомбардировку и последующую ядерную зиму. Третья нога Родиона почему-то мешала ему, он спотыкался и иногда падал, потому что то и дело начинал идти на двух ногах, забывая про равновесную придаточную. Всё тело вдруг начало казаться ему неправильным, неудобным, чужим.
Да что там тело. Сам мир вокруг вдруг стал неуютным и пугающим. Он перестал быть родным. Воздух теперь наполняли новые чужие запахи, запахи полностью поменявшегося мира, в котором почти не осталось ничего из того, что о нём знал Родион. Стоило только ему подумать о том, что человечества больше нет, и весь огромный мир пуст и тих, Родиону стало так одиноко, что он охватил себя руками и почти побежал по дорожке, ведущей к условно обитаемой зоне, где находилось поселение его соплеменников. Ему захотелось поскорее оказаться рядом с любимой мамой, с доброй бабушкой и строгим дедушкой, которые всю жизнь заботились о нём и растили. Да что там, он даже сестре сейчас обрадовался бы.
Но вокруг него была только чужая тревожная ночь, плотная и тёмная. Родион скорее угадывал направление и то и дело падал на песок или сухую траву, когда дорожка резко поворачивала в сторону, обходя очередной холм. Над морем сверкнула молния, заставив Родиона вздрогнуть и вскрикнуть от неожиданности. Подумать только, ещё несколько часов назад он искренне считал, что молнии это наказание богов за плохие мысли. При воспоминании о том, как они всей семьёй во время грозы панически спускались в яму, вырытую под домом, и сидели там, даже когда их по голову заливала вода, он почувствовал жгучий стыд. И ведь дедушка при этом ругал их, обвиняя в том, что они все плохо старались работать и много думали неположенного.