Маяки. Антология гуманистической фантастики
Шрифт:
– То есть нас с тобой, может, и не тронут, – усмехнулась Аня, поймав его взгляд. – Пока. Пока мы устраиваем их как работники. А вот остальных… Они ведь давно пытаются это сделать. И всегда пытались. Во всех странах и во все времена. Превратить людей в покорное стадо, которым просто управлять. Разными способами. Телевидение и другие СМИ, – самые мягкие из них, хотя и действенные. Но при всех этих способах, пока сам человек жив, у него есть возможность сопротивляться. Оставаться самим собой. Жить свою жизнь, а не ту, которую тебе навязывают.
Она помолчала, потом добавила:
– Знаешь, Вадим говорит, это такой вирус. Он внутри каждого. Каждый потенциально готов стать зомби. Подчиниться, следовать за ведущим, забыть о себе. И слабые рано или поздно заболевают. А сильные – нет. Как с любой болезнью. И что такая схема необходима для выживания человечества. Когда массы безропотно следуют за вождями и умирают по их слову. Что так было всегда и ничего принципиально нового сейчас в этом смысле не делается. Он меня почти убедил. И я тогда решила, что я тоже в этом смысле зомби. А значит, он во всем прав.
– Не прав, – перебил Сергей.
– Не прав, – согласилась Аня. – Это как в манипуляциях, в этих жутких техниках зомбированного программирования. Они много говорят о неважном, чтобы ты упустил главное и сделал неправильные выводы. А главное, что человечества в этом случае нет. Есть мертвецы. И другие мертвецы, которые ими управляют.
– Чего это ты тут, Герасим? – Вадим с неохотой оторвался от ленивого созерцания потолка под нежные переливы фортепианной пьесы.
Велел – сыграй, дуся, что-нибудь лиричное, вот и старается, умница. Правда, без огонька, скучновато. Может, замутить что-нибудь необычное? Скажем, гладиаторские бои. И медведя можно велеть поймать. Друзей пригласить, пусть завидуют. Реклама заодно. Дядя велел потихоньку продвигать идею в массы. Готовить почву. Он, конечно, будет недоволен, если жертвы. Зато красиво и зрелищно. Надо еще сказать Сергею, пусть перепрошивку сделает, хотя бы трем-пяти мужикам, чтобы по-латински говорили. И манеры чтоб. И еще тоги. «Желаю думать, что я в Древнем Риме», – вспомнил он цитату из старого фильма. И, вдохновившись, почти ласково посмотрел на дворника, стоявшего на пороге с лопатой наперевес.
– Снег, что ли, выпал? – изволил пошутить Вадим. – В июле?
Но тут, отодвинув Герасима в сторону, вошли еще пятеро мужиков, как раз тех, которых Вадим решил было определить в гладиаторы за могучую фигуру. В руках у них почему-то были вилы. Последней выдвинулась в залу баба Нюра, обычно улыбчивая и пустоголовая старушка, годная только на приготовление самогонов и наливок. Теперь она была серьезна и сосредоточена и в одной руке держала сияющую, как ясный месяц, косу, а в другой – горящую свечу. С улыбкой рассмотрев мужиков, вооруженных хозинвентарем, от вида бабы Нюры Вадим дрогнул. В неверном свете свечи, отразившемся от стального загнутого лезвия, почудилось
– Вы что это тут, а? – неожиданно осипшим и слабым голосом спросил он. Музыка за его спиной смолкла.
– Мы тута… – басом неторопливо начал Герасим, в присутствии барина обычно робевший и немевший. – Революция у нас. Свержение зарвавшейся власти.
– Революция! – с энтузиазмом подтвердили его товарищи с вилами. И один из них добавил, ехидно скалясь: – А не пошел бы ты, барин, отседа, пока не огреб. А то всякое бывает, когда революция.
– И электрификация всей страны, – добавила баба Нюра, взмахнув свечкой.
Вадим услышал вздох за спиной. Обернулся, предполагая увидеть сползающее на пол обморочное тело. Но девушка в старинном платье, усмехнувшись ему и заложив локон за ухо, вдохновенно заиграла «Вставай, проклятьем заклейменный…».
– А если… когда все закончится, – тихо сказал Серега в самое ухо Ане – маленькое и нежно-розовое, как морская раковина, – то есть когда начнется…
Он увидел, что Аня улыбается. Странно, какими путаными и неуклюжими становятся слова в ее присутствии. Особенно, когда смотришь в ее чудесные и такие живые глаза. «Надо успеть, – подумал он. – Надо успеть ей сказать».
– Ань.
– А?
– Я бы, наверное, умер без тебя. То есть… Знаешь, я даже не замечал, как это уже происходит. Почти невозможно оставаться живым среди мертвых. Потому что постепенно сам становишься таким. И Нбаги не надо, и никаких программ. Как будто это правда вирус. Знаешь, Леха сказал, что изменить уже ничего нельзя. Только бежать. А я подумал: «Чего это мы должны бежать, когда тут наш дом и наша страна?»
– Не должны, – согласилась Аня. – А какой Леха?
– Ты не знаешь. Мой друг. Коняев. Классный программер. Лучше меня. Он бы тут мог, но…
– Коняев? Так он же и сбежал. Его Вадим звал сюда работать. Я его успела предупредить до того, как он бумаги подписал. Да он и сам догадался. Испугался и сбежал. А говоришь, лучше тебя. – Аня презрительно фыркнула.
Серега улыбнулся.
– Спасибо. А теперь смотри, – он повернул к Ане монитор ноутбука. – Охранникам я заложил на это обработку исключения. Ничего такого, они просто минут на десять зависнут. В лог, то есть в память, ничего не запишется, следов не останется.
– А ты когда это все придумал?
– Это не я.
– Как?
– Это ты. Когда ты сказала про вирус. Ну, я и подумал, чего мне эти все вирусы. Тьфу. Что я, сам не умею их писать, вирусы?
– Подожди. – Аня тронула его за руку и чуть повернула экран к себе. – Разве так должно быть?
– Я не знаю, Ань.
– Что?!
– Я не знаю, как должно быть дальше.
– Но ведь ты сам это написал?
– Знаешь, я подумал – а чем это лучше? Ну, стереть старую программу, а потом записать новую. Перезомбировать, понимаешь? Чем это лучше того, что с ними сделали?