Майами
Шрифт:
— Вы, двое, давайте-ка в море. Пожалуйста, по колено в волны. Спины обращены к восходящему солнцу. Лайза развернута к камере. Роб в профиль. Немножко согреемся улыбками. Сексуальные губы, Лайза. Сексуальная улыбка, а не улыбка счастья, о'кей? Разве только это не одно и то же для тебя, дорогуша. Роб, просто будь сильным и красивым, какой ты обычно.
— Но не слишком уж по-дурацки, — сказала Мери Уитни. Никто не понял, кому она адресовала это пожелание — Лайзе, Робу или обоим.
— Мери, не могла бы ты предоставить мне давать указания? — спросил Стив. —
— Говорить что-либо вам… сэр. Я всего лишь бедный заказчик.
На этом и успокоились.
— Так! Вот. Хорошо. Очень тепло, очень дружески. Наклонись чуть ближе к ней, Роб. Приблизь свое лицо к ее лицу, но немножко сбоку. Будто собираешься укусить ее за ушко. Вот так. Превосходно. Замечательно, Лайза. Ты выглядишь, словно мечта. Теперь нос близко к ее уху, почти касается, Роб. Представь, что ты собираешься укусить ее за мочку. И улыбайся… словно она только что отпустила шуточку насчет секса. Ты действительно любишь ее. Она твоя девчонка. Понял? Вот так хорошо. Прекрасно. Так. Так.
Мери Уитни переминалась с ноги на ногу.
— А когда мы перейдем к поцелуям? — поинтересовалась Лайза.
— Терпение — добродетель, — ответил Стив.
— Чепуха, — пробормотала Мери.
— Я все делаю правильно? — осведомился Роб.
— Ты заслужил медаль, мой дорогой, — сказала Мери.
Улыбка у Лайзы не сходила с лица. Она выигрывала. Мери Уитни начинала нервничать на ее глазах. Ее руки суетливо шарили вокруг, ноги не хотели стоять на месте. А на лице застыло выражение скрытой боли.
— Ладно, теперь на очереди поцелуй, — сказал Стив, низко склонившись над камерой. — Мальчики, свет на их лица. Сейчас я снимаю крупным планом головы и верхнюю часть тела. Выполняйте поцелуй… Полароид для освещения. По-моему, где-то 5.6 при 125. Готово, Лайза? Дайте мне как можно больше поверхности лица, когда будете заниматься делом. Рты приятно приоткрыты, словно вы всерьез этим занимаетесь. И немного расслабьтесь, мальчики и девочки.
Они следовали его указаниям. Лайза вела, четко чувствуя угол камеры, но чувствуя одновременно и губы парня, которого любила. Прежде чем отдаться поцелую, она ухитрилась поймать глаз Уитни… и моргнула.
— Вот так, — сказал Стив. — Ох, ребята, что надо! Правда, народ?
И действительно. Поцелуй бушевал, и все в нем участвовало… зубы, языки, сердца, души. Слышно было только глухое ворчание прибоя и маниакальное щелканье затвора «Хассельблада».
— Хорошо. Расслабьтесь. Новая кассета.
Но они не перестали. Они выглядели так, будто еще только начали. Стив рассмеялся. Криста тоже. Один из ассистентов шагнул вперед, чтобы зарядить новую кассету в аппарат. Однако Мери Уитни не присоединилась к немому веселью. Ее лицо исказилось от страшного гнева. Криста готова была поклясться, что она вправду позеленела. Кулаки у нее сжались сами собой, костяшки побелели.
— Хватит! — сказала она внезапно, довольно
Вошедшие в роль любовники оторвались друг от друга. Они повернулись к ней. Все остальные тоже. Тишину нарушало только шуршание прибоя.
— Все в порядке, Мери, — быстро сказала Криста, не вполне сама понимая, что имеет в виду.
— В чем дело, скажи на милость? — осведомилась Лайза, которая прекрасно понимала, из-за чего шум.
— О'кей, все сохраняем спокойствие. Утро будет долгим, — проговорил Стив.
Мери тряслась от ярости. Сейчас ее лицо приобрело серо-зеленый цвет, на него наползала болезненная бледность, от этого она напоминала представительницу семейства Адамс.
— Как вы осмелились… как вы осмелились превратить в балаган мои съемки! — еле вымолвила она.
— Это не твои съемки. Это твоя кампания, но съемки ведет Стив. И я не думаю, что Стив будет возражать, если мы немного поупражняемся в поцелуях, — сказала Лайза, с вызовом отбрасывая назад голову. — Да и вообще, мы занимаемся тем, за что ты нам платишь.
— Ты шлюха, тварь, ты, ты… проститутка. Как еще у тебя хватает наглости стоять тут и пререкаться со мной? Ты развращаешь этого мальчика. Ты уже его развратила…
Торжествующая улыбка взошла на лице Лайзы словно заря на Мандалайской дороге.
— А-а-а, — промурлыкала она, словно кошка, которая, наконец, поймала мышь. — Так вот в чем дело. Ты ревнуешь, Мери, не так ли? Вот оно что. Тебе хочется быть на моем месте, самой целоваться, правда? Но вся беда в том, что лицом ты не вышла. У тебя есть тугой кошелек, а лица-то нет, и тела тоже, да и всего остального. А потом и о Робе подумать надо. О его желудке. Да едва он поцелует тебя, как его стошнит, все место съемок нам испортит, все тут заблюет.
— Лайза! — повысил голос Роб.
— Заткнись, Лайза! — крикнула Криста.
— О, дьявол! — развел руками Стив.
Один из ассистентов хихикнул.
Мери Уитни застыла в шоке. Произошло немыслимое. Публичное оскорбление не могло быть тяжелее. Она открыла рот, но слова не шли. Ее обширный арсенал оскорблений заморозился, хотя она нуждалась в нем, как никогда.
— Я… я думаю… — Но мысли тоже улетучились. Ни одной не нашлось. Фраза, которая начала было складываться в ее мозгу, была такой: «Думаю, значит существую». Однако Декартово «Cogito ergo sum», будучи глубже, не могло достичь цели в данной ситуации.
Криста поспешила на выручку к смертельно раненной миллиардерше. Она подскочила к ней, обхватила согбенные плечи Уитни и решительно увела ее подальше от места съемок. Мери покорно поплелась за ней, словно ягненок, которым она внезапно стала.
Они молча брели среди деревьев, пока съемочная площадка не скрылась от них. «Виннебаго» стояли пустые, водители курили неподалеку, нежась на солнце. Криста отвела Мери в ближайший дом на колесах, и там они присели на софу.
— Ну, как ты сейчас? — спросила, наконец, Криста.