Маятник мести (Тихая провинция)
Шрифт:
«Старик Аристотель был прав, подвергая сомнению астрологию», подумал Виктор. Несмотря на различия судеб, они все-таки разговорились о торговле, о ценах, налогах. И Спирин неожиданно для себя обнаружил, что его собеседник очень хорошо во всем разбирается.
Увлекшись, Виктор поведал Нечаеву о давно вынашиваемом проекте превратить их город во всероссийскую ярмарку.
— Станция у нас узловая, поезда стоят долго, а сразу за железной дорогой имеется рынок. Ну, какой ты сам знаешь, хибара на хибаре. Но рядом стоят недостроенные корпуса второй очереди бетонного завода. По капитальному
— А бетонный завод их отдаст? — спросил Нечай.
— Куда он денется. Он и так в треть мощности работает, ему не до строительства. — Спирин в азарте даже встал из-за стола и, по привычке расхаживая по кабинету, продолжил изложение своих экономических фантазий. Так вот, если создать условия для хранения груза, проживания, ну, и естественно, рекламы, то можно завернуть часть грузов, идущих в столицу с юга и даже запада. Зачем ехать еще сутки в Москву, когда можно продать все у нас, тем более это выгодно покупателям с Урала и Сибири. А городу какая выгода! Это живые деньги! Переоборудовать старые казармы под гостиницу, открыть столовую, баню. Конечно, все это влетит в копеечку, но зато быстро окупится.
— Можно привлечь средства наших торгашей, с паевым участием. Так будет быстрей, — подкинул ему идею Нечаев.
— Конечно, — согласился Виктор.
Расстались они почти по-дружески. Прошло несколько месяцев, Виктор уже и забыл про странного «астрологического брата», но тот сам напомнил о себе, прийдя на прием с предложением выкупить давно закрытую пельменную и превратить ее в бар. Заодно Нечаев вспомнил идею Спирина о расширении рынка.
— Увы, Анатолий Петрович не одобрил, — развел руками Виктор. Сказал, что мешочники навезут в город разной заразы, хлопот и без них хватает.
— А если бы вы были нашим мэром, вы бы занялись этим делом? — спросил Нечай, услышав в голосе Виктора оттенок горечи.
— Конечно, — кивнул головой Спирин.
— А перевыборы мэра у нас когда? — поинтересовался Геннадий.
— Не скоро, через полтора года. Но я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру.
— Почему? — удивился Нечай.
— Я знаю психологию нашего народа. — Виктор откинулся в своем кресле и закурил сигарету. — У нас не любят новых людей. Гринев откуда пришел? Из директоров завода. Уже сидел в кресле, значит, достоит. А кто знает меня? И возраст мешает, всего тридцать…
— Да это верно, — согласился Геннадий, поправляя падающую на лоб упрямую прядь волос. — Вот только если Гринев заболеет или того, умрет.
Спирин улыбнулся.
— С его здоровьем он и нас переживет.
Нечаев пару секунд помолчал, со странным прищуром глянул на собеседника и осторожно высказал новую идею:
— Я, вообще-то, знаю людей, они могут организовать, как бы это сказать, скоропостижную болезнь любому смертному. Такие, — он неопределенно махнул рукой, — старые связи.
Виктор растерянно посмотрел на него.
— Ну, это уж слишком, — пробормотал он.
— Да я это просто так, к слову пришлось, — примирительно улыбнулся Нечай. — Жизнь пошла сложная, мало ли чего.
Он поднялся со стула и стал прощаться.
Этот разговор Спирин не забыл. Дня через два он заехал в студию к своему старому другу, художнику Кривошееву. С Федькой он дружил с детства, вместе когда-то ходили на секцию фехтования. С ним Спирин позволял себе немного ослабить туго затянутый галстук большого, ответственного чиновника.
— О, какие к нам люди! — приветствовал художник входившего заместителя мэра. Отдавая дань моде, Федор в свое время отпустил бороду, да так привык к ней, что ни за какие деньги не соглашался расстаться с ней. Эта рыжая кудреватая поросль придавала хозяину какую-то солидность, ибо Федька до сих пор отличался редкой несерьезностью. Вот и сейчас, приложив по военному ладонь к несуществующему головному убору, он промаршировал навстречу Спирину и, подражая торжественному рыку командующего парадом, доложил:
— Товарищ первый заместитель главы администрации города Энска! Во вверенной мне студии за время вашего отсутствия водки было выпито два ящика, вина — три, шампанского — одна бутылка, женщин перетрахано неученое количество!
— Вольно! — также зычно скомандовал Спирин, дал отмашку и подал руку художнику. — Женщинам надо вести счет, в следующий раз, чтобы все было точно!
— Сбиваюсь, Витя, ты же знаешь, я умею считать только до десяти, покаялся Федька.
Между тем Спирин осматривал студию.
— Да, здорово ты, однако, махнул. Когда въезжал сюда, у тебя картин пять было с собой, не больше?
— Точно, — кивнул головой Кривошеев, с видимым удовольствием оглядывая стены, увешанные портретами и пейзажами, этюдами и натюрмортами.
— Молодец! — похвалил друга Виктор.
— Тебе спасибо, — улыбнулся художник.
Действительно, эту длинную широкую комнату с единственным в городе стеклянным потолком для Кривошеева выбил Виктор. Говорят, что до революции в этом помещении на третьем этаже старинного особняка помещалась оранжерея мадам Соломиной, хозяйки одного из заводов. Каким-то чудом она уцелела и дошла без изменений до нашего времени, но последние тридцать лет здесь малевали и хранили громадные транспаранты и плакаты к революционным праздникам. Попав сюда еще в детстве, Кривошеев был очарован массой света, льющегося из громадных окон и с потолка. Со временной кончиной партии нужда в идеологическом хламе сама собой отпала, долгое время комната стояла запертой, а потом прорвавшийся к переделу городского имущества Спирин вспомнил о ней и помог приобрести старому другу. Вот уже два года Кривошеев блаженствовал в своем «Эрмитаже», так он называл студию.
— Каким ветром тебя занесло, дорогой руководитель, или по делам? спросил хозяин, усаживаясь на старомодный диванчик с круглыми валиками по бокам. Частенько заработавшись, он тут же и ночевал, хотя имел недалеко приличную однокомнатную квартиру.
— Да, и по делам тоже. Гринев решил пышно отметить очередной юбилей городу, все-таки сто десять лет, ну, парад наших хилых войск, концерт, фейерверк, — говоря все это, Спирин продолжал разглядывать картины. Ребята из отдела культуры задумали кое-что, но не хватает твоей талантливой кисти. Так, пару мазков, брошенных мастером.