Шрифт:
Виктор Попов
МАЙОР МИЛИЦИИ
Более четверти века вел беспощадную борьбу с преступниками подполковник милиции Федор Константинович Орешкин. Его светлой памяти посвящаются эти рассказы
ТРАКТОР
Стылая осень еще не легла, но уже потихоньку прибирала к рукам землю. Березы давно уже облетели и в сухом прозрачном воздухе их безлистые ветви гляделись никлыми и охолодавшими. Тополя облетели тоже и приболотный тальник. Лишь американский клен в трехрядных лесополосах иссох, подурнел, но с седовато-коричневыми семенами своими не расставался. Жестяно
Той самой порой, завершив свои командировочные дела в одном из отделений Беловского совхоза, я проведывал про оказию в районный центр Троицкое. Попутных машин пока не предвиделось.
– Маленько, товарищ, опоздали, - конторская уборщица оперлась скрещенными руками на метлу и сочувствующе качнула головой.
– Уехал уже Володька. А друга его как третьего дня послали в Барнаул, не вернулся еще.
Володька уехал, друг не вернулся. Кроме шоферов в отделении не было, и ожидать приходилось только заезжего, а дело это очень неверное. И я решил идти пешком. Утренник продержится еще часа два, за это время я отшагаю прилично. А там, глядишь, и оказия подвернется...
Вначале шлось споро и незаметно. Радовался я быстрому дружному утру, радовался холодному ясному солнышку, свободе своей, не стесненной пропахшим бензином пространством кабины тоже радовался. Потом, когда солнышко, набрав силу, прикоснулось к земле с ласковой деловитостью, моя радость несколько спала, а к полудню и вовсе сменилась тяжелой, вязкой усталостью.
К перекрестку, от которого, как помнил, до Троицкого осталось что-то километров двенадцать, я подошел совсем разбитым и злым.
Грузовой газик я увидел вскоре за поворотом. Размазав по дороге рваный рубчатый след, он сполз в придорожную канаву и обосновался там всерьез и надолго.
Прежде меня это, видимо, осознал шофер, который сидел на подножке и с безразличным видом очерчивал носком сапога круги и восьмерки. Я подошел, поздоровался, последил несколько времени за его занятием и, разумеется же, задал самый глупый вопрос, который только можно задать в подобном положении:
– Загораешь?
– Нет, еду... Закурить есть?
Я устал и радовался предлогу отдохнуть. Андрей (шофера звали Андреем) изуверился в возможности выбраться самостоятельно, и в нем кипело желание высказаться. Пара подобралась согласная. Дорожные дела и проблемы мы обсудили сполна. И, уверяю вас, обсуждение это происходило в обстановке полного согласия и взаимопонимания.
А потом появился человек в серой форменной одежде с копной волнистых серебряных волос над лицом внушительным и строгим. Выбрался он из газика, у которого с левой стороны вместо прожектора был приспособлен радиорупор, легко шагнул к нам и, покачав головой, сказал односложно: "Да-а..."
Андрей, вины которого в происшедшем не было, тоже покачал головой и сказал: "Да-а". Но сказал он это тоном таким сокрушенно-извиняющимся, что мне, право же, стало за него неловко.
– Тяжелая у тебя телега... Что ж, попробую, испыток - не убыток. Трос-то хоть у тебя есть?
И трос был, и лопата, и солома рядышком, но попытка все-таки провалилась. Милицейский газик, соединенный буксиром с засевшим грузовиком, взвывал, урчал, взрывался каскадом стонущих утробных звуков, из-под колес его вылетали ошметки грязи и, глухо чавкая, падали на землю. Он удивительно походил на преданного цепняка, который, исполняя хозяйскую волю, готов вывернуться наизнанку и уж никак не повинен в том, что это у него не получается.
Оно и до начала было ясно, что не получится, но, вопервых, "испыток не убыток", а во-вторых, возникают, как знаете, обстоятельства, когда пренебрегают очевидным не для людей, а для себя, для того, чтобы потом наедине с совестью можно было оставаться без беспокойства.
Газик ерзал, урчал, рвался с привязи, грузовик напрягался всем своим корпусом, бился в отчаянном усилии помочь, но вся мощь сопряженных ста с лишним лошадиных сил тонула в жидком месиве, которое, казалось, хлюпало от жадности и слепого торжества.
Тогда хозяин газика заглушил мотор, чуть сдал машину назад. Когда Андрей снимал трос, он высунулся из кабины и, полуобернувшись, сказал:
– Трактором надо, машиной не возьмешь. В общем, чю-то придумаем. А вы, - это уже ко мне, - если торопитесь, садитесь ко мне.
Я отказался. Хотя провели мы с Андреем вместе считанные часы, но переговорить успели о многом и мне почему-то подумалось, что сейчас как раз тот случай, когда надо пренебречь очевидным ради себя.
– Что за дядька?
– я кивнул вслед газику с радиорупором вместо прожектора.
– Наш старший Гос, Чепурной.
– Как думаешь, пришлет трактор?
– Я откуда знаю? Домкратить надо.
Мы начали домкратить, а потом услышали трактор.
И он подошел, заляпанный, ворчливый ДТ. И шутя, без малейшей натуги вытащил нас. Некоторое время они постояли рядом: сердитый, голенастый ГАЗ и приземисный добродушный ДТ. Но это был трактор случайный.
А тот, на который надеялись, громыхал нам навстречу.
Когда мы почти поравнялись, тракторист поднял руку и махнул ею сверху вниз, хотя мы бы, конечно, остановились и без того.
– Это вы, что ли, припухали?
– Мы, - живо отозвался я.
– Выбрались... Лады, значит.
– Тракторист потянул рычаг и трактор, стрельнув клубом дыма, круто развернулся.
Мы вскоре его обогнали. Машину нашу заносило.
Истошно воя, она выцарапывалась из мелких кюветов, иногда буксовала в буерачках и тогда приходилось вылезать из сухой кабины на скользь, подтаскивать ветки, ошурки соломы. Когда подъехали к Троицкому, я чувствовал себя изрядно потрепанным и усталым. Но на душе у меня было так же радостно, как радостно было прохладным дружным утром, как всегда бывает радостно, когда встретишься на жизненных своих перекрестках со славным обязательным человеком.