Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось
Шрифт:
Начальник КБ Леонид Иванович Машей, человек, который жил не только авиастроением, но еще и хорошо знал архитектуру, живопись и неплохо рисовал, углубился в заявление Майи, потом взглянул на нее, сидевшую перед его столом, и коротко спросил:
— Гастроли?
Майя ответила тоже коротко:
— Да.
— Надеюсь, уходить не будешь?
— Не знаю, — честно сказала Майя.
— Ладно; Я не могу тебе отказать мог бы, но не имею права мешать. Пой. — Машей подписал заявление, затем поднялся из-за стола и протянул Майе руку: — Успехов!
…Здесь, вдали от Москвы, о ней никто не знал, московский «десант» на кавказской земле, сплошь, за небольшим исключением, состоял из артистов без имени, но, как решили в Госконцерте,
Были в концерте номера на любой вкус: и вокал — сопрано и тенор, и сцены из спектакля, и балетная пара, и вокальный дуэт. Я не называю фамилий, потому что сегодня они никому ничего не скажут. Но вот одну фамилию все же назову:
«Олег Бошнякович — художественный свист, — значилось на афише, и строчка эта тогда тоже ни о чем не говорила. Подумаешь, невидаль — художественный свист. Иногда приезжает на гастроли Таисия Савва — красиво свистит, ничего не скажешь, — разные мелодии, песенки. Но Олег Бошнякович, поверьте, — это другое дело! Мне не раз приходилось слышать его свист — и не на концертах, а в кругу наших общих друзей, и то, что он делал, — это для Книги рекордов Гиннесса. Блестящий пианист, ученик Игумнова и Нейгауза, этих корифеев русской пианистической школы, вдруг обнаружил еще одну грань своей феноменальной одаренности — вот этот самый свист. Оперы «Евгений Онегин», «Кармен» он свистел от начала до конца с небольшими купюрами! Я не знаю, чем Бошнякович ошеломил слушателей Закавказья, но думаю, что это не были модные шлягеры.
И наконец, последняя строчка афиши — «Майя Кристалинская — жанровые песни». Не будем сейчас протестовать против такого определения песен Кристалинской, простим безвестного составителя афиши. Для нас важно другое — это была первая афиша с именем Майи в ее жизни. Потом их будут сотни, но первая имеет одну особенность: при взгляде на нее, висящую на улице, обозначенный новичок с гордостью может считать себя артистом…
Закавказские столицы, непохожие друг на друга, но всегда, в любые времена, имеющие одно общее — искреннее гостеприимство, слились за эти месяцы для Майи в один большой, со всех сторон облепленный горами и не знающими увядания зелено-изумрудными скверами город. И концерты московских гостей посещались усердно, столичная эстрада всегда высоко ценилась в тех краях, где и своя в грязь не ударяла, но все же — в московской выбора поболее и много начинающих. И Майя на концертах заметила тот интерес к ее выступлениям, который был в Москве, и, так же как в Москве, ее окружала стайка молоденьких поклонниц, на этот раз — исключительно черноволосых, и протягивались программки концертов, блокнотики, студенческие тетрадки и даже записные книжки для автографов. А однажды одна девушка протянула… зачетку, — видимо, ничего другого в сумочке не оказалось. А когда Майя заканчивала этот свой легкий и приятный труд, стайки не разлетались, а стояли возле Майи, восторженно глядя на нее, а она улыбалась им в ответ, не зная, что сказать, и, если они что-то спрашивали, охотно отвечала на вопросы своих нежданных поклонниц, говоривших с кавказским акцентом.
Это бывало не только вечером, после концерта, но и днем, когда она выходила из гостиницы — бакинской, тбилисской, ереванской. А возвращалась с неизменным букетом, полученным на концерте. Майя раздавала цветы, заходя в номера своих коллег. Букеты кроме нее получали на концертах Олег Бошнякович и Владимир Петренко, который честно делил на четыре части цветы и выдавал каждому из своего ансамбля по нескольку гвоздик или роз.
Темный, серо-синий Каспий за парапетом что-то тихо бормотал; на Мтацминду в Тбилиси медленно полз фуникулер, и горизонт
Что будет с ней дальше? Майя понимала, что становится невольницей сцены, что уже не хочет быть певицей из самодеятельности, что в этом статусе на тебя как певицу всерьез никто не смотрит и, если у тебя есть певческие огрехи, простят. А надо ли так? Пусть лучше накажут, но отнесутся к тебе со всей серьезностью, как к человеку, уже перешагнувшему статус любителя, пытающемуся прорваться к высотам, к той планке, которая поднята не одним твоим желанием, но твоими способностями.
Последним городом турне был Ереван, последним поездом вечерний, заполненный до отказа скорый: купейный вагон — в плацкартном даже артистам «без году неделя» ездить не полагалось; днем — нестерпимая жара, как будто солнце взялось расплавить горные хребты и ему никак не удается превратить камень в жидкое месиво; вечером — духота в поезде, и, когда он, набрав скорость, едет мимо улочек пригорода, вдавленных в скалы, в вагоне чуть прохладнее и все его население прилипает к приоткрытым окнам. Майя стояла в центре проема одного из них, подставив лицо мягкому теплому ветру, рядом с ней оказался загорелый, средних лет пассажир в полосатой пижаме, уже готовый к многочасовому поездному путешествию. Он поздоровался с Майей, пристально посмотрел на нее и неожиданно приветливо улыбнулся.
— А вас зовут Майя, — неожиданно сказал «полосатый» пассажир. «Ну вот, начинается поездной флирт», — подумала Майя. О дорожных знакомствах она много слышала, так же как о пляжных романах. И то и другое для нее было неприличным.
Но сосед и не думал флиртовать. Он продолжал все так же улыбаться, черные глаза на его худом, с резкими морщинами лице радостно смотрели на Майю, словно произошла случайная встреча с давним другом, с которым разделяли его многие годы.
— Вас зовут Майя, да? — неожиданно спросил сосед. — А фамилия — Кристалинская, да?
— Правильно, — удивилась Майя и сама улыбнулась ему. — А в» по лицу можете определять фамилию? У вас профессия такая?
— Нет, не профессия, — белозубо засмеялся «полосатый». — Я видел вас в концерте. И даже два раза. С женой ходили.
— И запомнили? — продолжала удивляться Майя, в глазах ее засветились искорки. — Вот здорово!
Это было сказано по-детски восторженно. Такого поворота она не ожидала.
— Запомнил, почему не запомнить, когда вы так хорошо пели…
— Спасибо… — Теперь Майя была взволнованна, даже — растерянна, такого поворота в разговоре она не ожидала.
— Вы очень хорошо поете, Майя. Я не специалист в этом деле, я техник по связи, но вот когда поют русские песни, как вы, я всегда слушаю. Но так — редко поют.
— Ну что вы. У нас много хороших певиц.
— Знаю, много. Я люблю слушать радио из Москвы. Но вы поете не как все… А знаете, какие у нас красивые песни есть? Вы в первый раз в Армении, да? Так, приедете еще, приходите в мой дом, я вам патефон заведу, у меня есть пластинки — наши, армянские. Вы «Ай варт» слышали, нет? У нас такой композитор был, Спендиаров, вот он написал, по-русски «К розе» называется. Я ее часто слушаю. А вы бы ее замечательно спели.
И он тихо стал напевать по-армянски. Грустная армянская мелодия была все же просветленной, она рассказывала о любви, а о чем же еще может говорить, обращаясь к розе, человек, как не о красоте и — любви?
Песне не мешал ни стук колес, ни шепот ветра, влетающего в окно. Спев, неожиданный знакомый извинился и вошел в свое купе. А выйдя через несколько минут, держал в руках клочок бумаги и протянул его Майе. На клочке был написан адрес, фамилия и имя незнакомца.
— Спасибо, буду в Ереване — обязательно приду, — сказала Майя.