Мазепа
Шрифт:
Но в самом запорожском товаристве возникло раздвоение. Самые задорные ненавистники Москвы кричали: «Лучше навеки поддадимся турку, а не останемся в московской неволе». Другие представляли такое хитрое соображение: «Если орда с нами теперь не пойдет воевать Москвы, а на нас опал царский станется за сношение с татарами, то мы отпишемся, что ничего о том не знали, скажем, что нам приказал так чинить с ордою гетман. Вот его, гетмана, возьмут в Москву, а нам будет милость монаршая». Гетман заранее обо всем этом узнал и отправил к хану за объяснениями посла своего Завидовского. Хан принял гетманского посла ласково и объявил, что ни за что не станет нарушать мира с московским царем. Гетманский посланец от имени гетмана жаловался на грабежи, учиненные татарами над русскими торговцами в Кубанской и Ногайской орде. Хан приказал тотчас учинить розыск и воротить награбленные товары; сверх того он дал строгий приказ не поступать вперед таким образом. Тогда же хан хотел окончить размен полоненников так, чтобы уже ни русских в Крыму, ни татар в России в плену не оставалось. Это не так скоро могло окончиться, так как русских полоненников отпускали не иначе, как в обмен за татарских или за выкуп деньгами. Некоторые русские в это время получили свободу, и. в числе их был князь Юрий Четвертинский, взятый в плен во время нашествия Петрика
Казалось, у запорожцев отнималась надежда на помощь мусульманского мира против московской власти, но приезжавшие в Сечь татары разжигали их и твердили, что если Москва не покинет строить городов при Днепре, то бусурманы пойдут войною на московские города и пригласят запорожцев. Даже силистрийский паша заявлял гетману, что туркам вообще немило построение городов, что оно означает приготовление к войне. Такие заявления распаляли у запорожцев задор ко вражде с Москвою. «Но не так страшны запорожцы и татары, — писал Мазепа в приказ, — страшнее нам малороссийский посполитый народ: весь он своевольным духом дышит: никто не хочет быть под той властью, под которою пребывает, а полтавский полковник пишет мне, что все его полчане при случае начнут запорожцам помогать в их злом намерении». Осенью 1702 года запорожцы напали на царскую казну, которую вез капитан Суходольский, убили капитана и двух солдат, ограбили казну, а бывшего при капитане священника, исколов копьями, замертво покинули в терновнике: они, кроме того, уводили у великороссийских ратных людей почтовых лошадей и задержали царскую грамоту, в которой уговаривали их не препятствовать постройке крепости.
Такие бесчинства сами по себе хотя еще не возбуждали политических опасностей, но волнения в Запорожье откликались в Украине и слухи о сборе запорожцев на войну против москалей, разносясь по Гетманщине, находили в народе сочувствие. В Сечу стремились всякие бездомные бродяги. Гетман приказывал компаниям стеречь переходы, не пускать беглецов через Днепр, а полковникам заблаговременно предупреждать в своих полках побеги и сажать в тюрьмы своевольных. В одном из тогдашних донесений гетман огулом весь малороссийский народ обвинял в легкомысленности и склонности к шатанию.
В Малороссии отношения народа к великороссийским ратным людям становились все хуже и хуже. Уже и при прежних гетманах видно было, что малороссияне недолюбливают великороссиян, и хотя после возмущения при Бруховецком народ по внешности оставался верным и покорным, но доволен своим положением он не был и никогда, казалось, не представлялось ему таких резких поводов роптать на гнет, ложившийся на него от московской власти, как в описываемое время. С начатием шведской войны во всех владениях царя Петра почувствовалась невыносимая тягость народу от служб и поборов. Не миновала и Малороссию та же участь, хотя в меньшей степени, чем прочие царские области. Царь начал требовать высылки Козаков в северные страны государства, где главным образом происходил театр военных действий: а этого прежде не бывало, и козаки знали только свою Украину да прилегавшие к ней южные степи. Народ был недоволен и внутри своего края грубостью обращения с ним царских ратных людей и всякого рода должностных лиц, ездивших по делам службы. «И козаки и поселяне, — писал в приказ гетман, — все злобятся на меня, все кричат в одно: пропадать нам до конца и сгубят нас москали! У всех одна мысль ухолить за Днепр, и может произойти внезапное зло». Немало сохранилось известий того времени о столкновениях, происходивших в разных местах между малороссийскими жителями и великороссийскими царскими служилыми. Для примера приведем некоторые случаи, показывающие. как нагло и презрительно обходились царские служилые с туземцами.
В 1702 году полуполковник Левашов, идучи с отрядом мимо городка Кишенки, послал туда приказание, чтоб его встречали с хлебом-солью и с дарами, и он за то не станет трогать их города. Кишенцы послушались, вышли к нему с возами, наполненными хлебом, гусьми, курами, напитками и еще поднесли ему «в почесть» 15 талеров деньгами Левашоввсе это принял, но, противно своему обещанию, вошел ц город и расположил там свой отряд: его ратные люди объедали жителей, обожгли у них подворки, овины, разорили огороды. Так прошло несколько дней. Выходя из Кишенки, Левашов кишенцам «дал руку» (т. е. обещал), что уже теперь не будет им разорения Однако, дошедши до Переволочны, он послал назад в Кишенку взять у тамошних жителей плугов и волов и не прислал их назад, а бедные кишенцы принуждены были сами ехать за Днепр и выкупать за чистые талеры своих волов. При этом, когда один кишенец напомнил полуполковнику, что великий государь так делать не велит, Левашов чуть не проколол его копьем и кричал: «Полно вам, б… дети, хохлы свои вверх поднимать! Уж вы у нас в мешке!» Другой начальник, Скотин, шел через порубежные днепровские города, и бывшие в его отряде ратные люди в городах и за городами людей били, с ножами на них бросались, иных, как татары, в неволю брали (в вязеню держали), а когда козацкие начальные люди пошли к нему с поклоном, то он велел ударить в барабаны, чтоб их не слышать, и затем приказал прогнать их бердышами. В Кереберде во время ярмарки в день св. Онуфрия московские служивые люди, плывя по Днепру, пристали к берегу и стали с своих суден торговать вином, а так как продажа вина там была на откупе, то жители, по настоянию арендарей, ходили просить «москалей», чтоб они перестали торговать и понесли к ним хлеб-соль, но «москали» бросились на них с дубинами и копьями, а некоторых, схватив, увели к себе на суда, как пленных, и потом пустили, обобрав, чуть не голыми, да еще обрезали им волосы в знак бесчестия. В том же 1702 году гетман писал в приказ, жалуясь огулом на ратных людей, которые, проходя через города и села Полтавского полка, бесчинствовали, забирали в качестве подвод лошадей и не ворочали иначе, как взявши с хозяев взятку, а становясь во дворах, совершали над малороссиянами всякие неправды, поругания, грабежи и даже убийства. «Что между нашими людьми и приезжими москалями драк бывает, того и описать невозможно!» — выражается в донесении гетману один козацкий чиновник.
Не только в Гетманщине, но и за ее пределами, как уже мы видели, прорывались такие же грубые выходки великороссиян над малороссиянами. В Путивльском и Рыльском уездах великороссийские помещики заманивали на свои земли малороссиян, искавших селитьбы, а потом домогались, чтобы те поступали в число их крепостных, и «побивали их жестоким мучительством». По жалобам, которые беспрестанно присылались от гетмана в приказ, царь в 1701 году дал подтвердительный указ воеводам «с великим подкреплением, буде вперед малороссийским людям от кого-нибудь станется обида от воеводского или полковничьего недосмотра и за то начальным людям быть в казни и в вотчинах отписаны будут». Но и после такого строгого царского указа в январе следующего 1702 года в Комарницкой волости (Орловской губ.) крестьяне били и бесчестили посланца самого гетмана, отправленного к царю, и ехавших с ним малороссиян: по жалобе на то царь приказал произвести розыск, и тех, которые признаны будут виновными, сослать в Сибирь с женами и детьми.
Такие-то явления располагали опасаться народного волнения в Украине, если запорожцы задумают повторить Петриково дело. Были признаки, заставлявшие гетмана и старшин полагать, что теперь посольство отзовется к подобному событию иначе, как было несколько лет тому назад. В конце 1702 года гетман созвал полковников и сделал им такой вопрос: следует ли совокуплять полки с тем, чтобы не допускать запорожцев до вторжения. Все полковники дали такой ответ: «Если совокуплять полки, то на оставленных козаками местах скорее могут вспыхнуть бунты между поспольством, потому что там не будет начальства. Лучше расставить на приличных местах два или три полка, а остальные полковники пусть остаются с своими полковыми старшинами в своих полках и пусть наблюдают, какое влияние на поспольство будут производить вести о запорожских злоумышлениях, сам же гетман с компанейцами и с охотными козаками будет стоять в Гадяче и смотреть на неприятельские обороты, чтобы чинить военный промысел по мере надобности». Гетман побудил и киевского митрополита с своей стороны послать к запорожцам пастырское увещание не вступать в связи с неверными и не поднимать оружия на единоверных братии, жительствующих в Гетманщине и в слободских полках. Сам гетман отправил запорожцам послание, уверял, что никто не думает нарушать их вольностей, указывал на печальные последствия междоусобий в Правобережной Украине, где столько городов, сел обращено в пепел и где столько жителей погибло от меча или взято в неволю, убеждал запорожцев жить в союзе и дружбе, покоряться властям и обещал ходатайствовать за них перед царем. На такое послание кошевой Гордеенко снова отвечал гетману резкою и грубою выходкой.
Нужно было во что бы то ни стало умиротворить Украину, тем более что события на правой стороне Днепра, где русский народ вступил в открытую борьбу против польского панства, волновали левобережных малороссиян и возбуждали их к побегам за Днепр с намерением биться там против извечных врагов всего малороссийского народа. Одобрять такую борьбу не было тогда в видах русского государя, который с тогдашним польским королем и с Речью Посполитою вступил в союз против шведов. Нельзя было притом не иметь в виду и того обстоятельства, что соперник и враг царя Петра, шведский король, с каждым днем приобретал успех в Польше, отторгал от польского короля на свою сторону польских панов, манил их обещаниями усмирить правобережных украинцев, бунтовавших против панства, перенести войну на левую сторону Днепра и привести весь малороссийский народ в прежнюю покорность польской Речи Посполитой. При таких угрожающих слухах неблагоразумно было оставлять запорожцев в раздражении против московской власти. Гетман получал сведения о польских делах уже не от вестовщиков, которые выбирались из людей всякого звания, а прямо от польского коронного гетмана через нарочно присланного посланца. Тогда московское правительство решило отправить в Сечу стольника Протасьева с выговором запорожцам за их бесчинства, но вместе с тем объявить им прощение от царя по ходатайству за них гетмана и киевского митрополита. Задержанных по поводу разбойнического нападения на греческий караван указано было освободить и отпустить.
Царский посланник Протасьев прибыл в Батурин в апреле 1703 года, а 1 мая прибыли туда же отпущенные из Москвы запорожцы, атаман Герасим Крыса с товарищами. Этот Крыса, отбывший несколько лет в заточении за бесчинства с запорожской братиею, стал тогда в большом уважении у запорожцев, и гетмана извещали, что Крысу думают избрать кошевым атаманом.
Вместе с Протасьевым отправил гетман в Сечу своего генерального асаула Скоропадского. Они прибыли в Сечу 5 мая. Протасьев раздал привезенное обычное царское жалованье. Запорожцы поблагодарили и назначили раду 7 мая на праздник Вознесения. Тогда на раде запорожцы объявили, что не хотят присягать государю, пока не будут снесены городки, построенные на Самаре и на Днепре. Как ни убеждал их царский посол «отложить новоизмышленные противные слова» и произнести присягу, как ни уверял, что городки построены для охранения малороссийского края и от них Запорожской Сече никакой трудности не будет, запорожцы твердили все одно и то же: «Когда городки снесут, тогда мы и присягу принесем». 8 мая послы уехали, не окончивши дела, а по отъезде их в Сече кричали, что надобно идти на Украину и убить гетмана.
Но запорожская удаль, так сказать, разменялась на мелочь и не в силах будучи затевать важное дело — идти в Украину и поднимать народ против властей — ограничилась частными разбоями, вспышками неповиновения и дерзкими похвалками против правительства. Так, разбойническая ватага сечевиков, под начальством Карнауха, бесчинствовала над проезжими торговыми людьми и чуть не убила гетманского посланца, грека Згуру, ехавшего в Молдавию, а перешедши на левую сторону Днепра, разбила валку чумаков, ехавших из Лубенского полка на Берды за солью. Куренные атаманы Корсун и Андрюшка Москаль напали на отряд царских служилых и перекололи их. Гордеенко показывал вид, будто не одобряет таких разбойнических нападений, а между тем в числе разбойников был его племянник. Тем временем в Сечу приезжали какие-то татары, наговорили запорожцам, что если Москва не разорит крепости у Каменного Затона, то силистрийский паша придет сам разорять ее, и по этому поводу Гордеенко убеждал запорожцев держаться турок и татар против москалей. «Вся беда, — писал гетман в приказ, — от этого пса Гордеенка. Он подстрекал запорожцев, чтобы не присягали. Пока этого проклятого пса не уничтожат, до тех пор нельзя от запорожцев надеяться покорности». Но через несколько времени Гордеенка отставили сами запорожцы и избрали кошевым Герасима Крысу. Тогда запорожцы стали ловить своих разбойников, и в августе истреблена была ватага Андрюшки Москаля, Ропухи и трех их товарищей. К сожалению, исправление запорожцев было недолговременно. Скоро сменили Крысу и избрали Гордеенка снова. Он уверял гетмана, что будет верен царю, однако удальцы опять делали разбои; но так как эти разбои совершались над малороссиянами, ездившими по торговым делам, то это отвращало многих от запорожцев, и в народе терялось к ним доверие.