Мазепа

Костомаров Николай Иванович

Недаром Самусь тогда обратился в поднестранский край. Начавши от Богуслава и Корсуна, восстание, поднятое Самусем, пошло на запад к Бугу и Днестру. «Хлопы, жадные крови шляхетской, как выражались поляки, поднялись…» Города за городами, села за селами выбивались из-под господства владельцев, и скоро восстание доходило уже до Каменца. Подоляне прислали к Палею просить быть «патроном» народного восстания против ляхов. Палей вначале хотя и дружил тайно с Самусем, но не выказывался с открытою враждою ко всем полякам; он, по-видимому, следовал совету Мазепы — не мешаться в поднявшееся восстание. Но само шляхетство озлобило его, указывая в своих заявлениях на Палея как на первейшего врага и добиваясь, как мы уже говорили, от коронного гетмана паче всего изгнания этого человека из Хвастова. Поэтому Палей принял предложение поднестрян и отправил к одному из подольских предводителей, Палладию, своего неутомимого пасынка Симашка и какого-то Лукьяна с своими полчанами. В то же время Палей отправил 1500 своих полчан в другую сторону, к Белой Церкви, в подмогу Самусю, а потом и сам туда поехал.

Две недели простоял Самусь под Белою Церковью. Козаки насыпали шанцы. Тут приехал к Самусю от нового коронного гетмана, Иеронима Любомирского, некто Косовский и объявил, что если Самусь положит оружие и покорится королевской воле, то получит прощение от короля и Речи Посполитой за все то, что происходило в Богуславе, Корсуне и других местах, где были побиты поляки и иудеи. Самусь отвечал: «Мы тогда будем желательны королю и Речи Посполитой, когда у нас во всей Украине от Днепра до Днестра и вверх до реки Случи не будет ноги лядской».

Но тут Самусь услышал, что против него на помощь польскому гарнизону в Белой Церкви идет региментарь Рущиц с двумя тысячами польской военной силы. Самусь отошел от Белой Церкви вместе с полковником Искрою и оба двинулись к Котельне, где, как они осведомились, стояли ляхи. К Рущицу присоединился пан Яков Потоцкий с надворными хоругвями [107] и с ополчением шляхты киевского воеводства. У Самуся было тысяч около двух своих козаков и полторы тысячи палеевцев под начальством Омельченка. Поляки были многочисленнее Козаков, но у них происходили нестроения и взаимные ссоры: Рущиц и Потоцкий не ладили между собою за первенство. Поляки из Котельни ушли в Бердичев. Козаки 16 октября подошли к этому городу. В это время Потоцкий, желая перетянуть на свою сторону воинов Рушица, своего соперника, поил их вином, и когда, таким образом, шляхетские головы были разогреты, вдруг козаки ворвались в Бердичев и начали рубить всех, кто попадался им под руку; многие в ужасе пустились бежать, но попадали в воду; сам Потоцкий едва спасся бегством. Козаки, усиленные хлопами, приставшими к ним из соседних сел, разграбили табор Потоцкого. Рущиц с частью своего войска ушел в замок, но через четверть часа козаки взяли этот замок, и Рущиц ушел в одной рубахе к волынской шляхте, стоявшей неподалеку в ополчении. Весь его отряд был изрублен. Городки: Пятка, Слободище и другие, вслед за Бердичевым, пристали к козакам.

107

Королевской или магнатской конницей.

Разделавшись таким образом с польским отрядом, шедшим на помощь белоцерковскому гарнизону, Самусь с Искрою воротились к Белой Церкви. Там во время отсутствия Самуся продолжал стоять Палей, но отходил на некоторое время в Хвастов, оставляя начальство одному из своих свойственников по жене, Михаиле Омельченку. Говорили, что у Палея на голове появлялась какая-то болезнь, но сам Палей шутил над собой и говорил: «Колы не напьюсь, то и нездужаю». Носился слух, что он тогда досадовал на Самуся за то, что Самусь не отдал ему булавы своей после того, как громада подольская просила его, Палея, быть патроном. т. е. руководителем восстания.

Козаки продолжали стоять под Белою Церковью семь недель, и, наконец, этот город был взят ими в исходе ноября. Козаки овладели 28 пушками и большим запасом пороха, гранат и свинца. Палей, как рассказывают, в знак торжества въехал туда шестернею в карете, показывая тем, что он есть пан полковник белоцерковский. Все три козацких предводителя прислали Мазепе коллективное письмо, просили принять Белую Церковь под власть царскую, назначить туда осадчего и уже не возвращать ее ляхам.

После расправы с Белою Церковью Самусь двинулся на Немиров, где поляки озлобили против себя русских безжалостными казнями пойманных мятежных хлопов. В Немирове, кроме тамошнего поспольства, находился польский гарнизон и немного шляхты из воеводств Брацлавского и Волынского. Козаки в числе 10000 подступили к городу, и немировское поспольство тотчас передалось своим единоверцам, а потому город был взят без затруднения. Всех поляков и жидов истребили, кроме тех из. последних, которые изъявили готовность принять христианскую веру. По известию современника Залуского, местные хлопы замучили коменданта, обрубливая ему руки и обрезывая губы, а у ксендза — иезуита Цаполовского содрали с бороды кожу у живого. Затем козаки овладели Баром, откуда малочисленный польский гарнизон убежал в Меджибож.

Во все то время, когда Самусь и Палей добывали Белую Церковь, в прибужской и поднестранской стране происходили события, напоминавшие времена Богдана Хмельницкого. В Брацлавском воеводстве еще в июле некто Хведорина и Тригуб, беглый хлоп, собрали шайку мятежных хлопов, «гультайства», напали на Илинцы — имение Лещинского, — изранили и искалечили тамошнего панского губернатора (управителя); восставшие рассеялись по окрестностям шайками, которые беспрестанно увеличивались пристававшими хлопами и производили всякие бесчинства в имениях Жолкевского и Юрия Любомирского. В Подольском крае (собственно в воеводстве Подольском) появились «левенцы», по объяснению тамошнего шляхетства — разбойники, посягавшие на личности и имущества шляхетских обывателей. Надобно иметь в виду, что воеводство Подольское еще недавно вместе с Каменцем возвращено было Польше от Турции, польские паны стали там заводить поселения и приманивали новопоселенцев льготами от работ и даней на известный срок; новопоселенцы, приходя туда, не водворялись прочно на одних местах, а шатались от одного владельца к другому и отличались буйным духом. Рядом с панскими слободами заводил козацкие слободы из разных выходцев козацкий полковник Абазын, и эти слободы поддерживали во всем крае козацкий дух. Нетвердо прикрепленное к власти панов население разом заволновалось, и в сентябре шляхетство жаловалось, что взбунтовавшееся хлопство не дает спуска ни шляхте, ни губернаторам. Хлопы с женами и детьми бежали отовсюду к поднестранскому полковнику Абазыну, заклятому врагу поляков и иудеев. К нему в содействие явился Палеев пасынок Симашко: в двадцати волостях перебили они арендаторов иудеев, изгнали шляхтичей, ограбили и разорили их усадьбы и объявили край козацким. Шляхетство спасало жизнь свою бегством в глубину Польши, забирая с собой все, что успевало схватить на скорую руку, и стараясь взять с собою письменные документы на владение маетностями, чтобы впоследствии сохранить на них законное право. Иудеи с женами, с детьми и с купеческими товарами спешили также в глубину Польши; их на дороге грабили не только козаки, но даже и шляхтичи. В иных местах не осталось ни единого иудея, ни католика. Сделался такой переполох, что люди не знали, кого им бояться — Козаков или поляков, тем более что некоторые владельцы шляхтичи, пользуясь смутным временем, нападали на свою же братию владельцев, с которыми прежде были в ссоре, и производили пожары и грабежи. Хлопские шайки составлялись и возрастали не по дням, а по часам, ивсе эти шайки величали себя козаками Палея и Самуся. Так, например, одна шайка, напавши на панское имение, схватила жену губернатора, домогалась от нее выдачи жида и кричала: «Дай нам, така-сяка, горелки, бо мы будем з тобою чуда робити; пизнаешь Козаков Самусевых! Куда подила жида? Говори, а то мы з тобою вместе и твою хату перевернем». У иудеев выпивали горелку, истребляли утварь и имущество, самих убивали и трупы бросали на съедение псам. Молодцы гонялись по дорогам за бегущими шляхтичами, и как поймают какого, тотчас бьют дубьем. топчат ногами, ведут к реке, угрожая утопить, или оберут и обнажат, привяжут к дереву и покинут на произвол судьбы. Все начальники таких шаек именовались полковниками. Зимою 1702—1703 годов явился на Подолии некто Хведор Шпак, именовавший себя полковником войска запорожского. Он писал каменецкому коменданту, что идет на панов по приказанию короля, ради того, что дедичные господа владельцы утесняют своих подданных вопреки королевской воле. Есть известие, что под именем полковника Шпака своевольствовал осадчий Билоцкий с людьми, которые к нему понаходили, и немалую толпу католиков и евреев продавал он татарам. Другие известные полковники, взбунтовавшие Могилев, Калюс, ушицу, Лоевцы, Козлов, Лятаву, Ластовцы, Ярышов, Жван, были: Скорыч, Мидопака, Аксентий Сотник, Дабижа. Дерикалика; их шайки составлены были в значительной степени из молдаван. Расправляясь с врагами русской веры и русского народа, они не довольствовались простыми убийствами, а сопровождали их варварскими истязаниями, отсекали руки и ноги, насиловали шляхетных жен и девиц, ругались над костелами и синагогами. Но они, чувствуя свое относительное малосилие, не смели зацеплять укрепленных городов и нападали только на такие жилые местности, которые стояли открытыми. Только на город Староконстантинов напали они и вконец его разорили. Мещане униаты и католики были им враждебны, как шляхтичи и жиды, но православные мещане в некоторых городах сами шли в мятежные шайки и вместе с хлопами трепали поляков и иудеев.

Долго шляхте и евреям в Подолии не было никаких средств спасения, кроме бегства. Кварцяное войско было занято войною против шведов, и не ранее как 4 декабря польный гетман [108] Сенявский издал универсал, извещая, что идет на укрощение козацкого мятежа.

Хотя восстание было вполне хлопским, т. е. мужичьим, но впоследствии многие лица шляхетского звания привлечены были к суду за участие в нем. Мы упомянули о том, как иные под всеобщее смятение делали обычные наезды друг на друга. Оставалось еще, впрочем, очень немного православных шляхтичей, не успевших, подобно прочей своей братии, изменить отеческой вере. Таким из последних могикан своего времени был тогда Данило Братковский. Получивши отличное воспитание, он занимался литературою и напечатал по-польски сочинение под названием «Мир пересмотренный по частям» («Swiat poczesci przejrzany»), где в сатирическом тоне изобразил пороки шляхетского общества. Этот господин подобрал около себя кружок шляхтичей, сохранивших, подобно ему, православную веру, и на сеймиках воеводств Киевского и Волынского вместе с ними составил для послов, отправляемых на сейм в Варшаву, инструкцию, в которой требовались гарантии свободы православного вероисповедания. Римско-католическая партия, составлявшая на сеймиках и на сейме большинство, сильно озлобилась за это, и православная вера вместо требуемого облегчения подверглась еще большим стеснениям и унижениям. Так, после возвращения Польше Подолии в Каменце не дозволялось селиться православным; весь подольский край в церковном отношении был изъят от ведомства киевского митрополита и подчинен исключительно львовскому униатскому владыке, как будто там уже не было вовсе и не должно быть православия. Братковский в 1701 году пристал к Палею и распускал сочинения в защиту прав православной религии. Вслед за тем Братковский отправился в Батурин к Мазепе, с которым был близок уже давно. Он возвращался оттуда во Львов, где имел тогда место своего жительства, и направился не прямым путем через Киев, а через Полесье, для осторожности от поляков, которые за ним наблюдали. Переодетый, он хотел обойти обоз волынского посполитого рушения, вышедшего на войну против мятежных хлопов, и был схвачен. Он был предан суду в Луцке и обвинен в том, что, «враждуя к унии, ездил в Украину, на возвратном пути возмущал народ и Козаков, всегда шатких в верности Речи Посполитой, и тем придал огня мятежу, возникшему под предлогом сочувствия к своей религии, будто бы угнетаемой поляками, чего никогда не бывало». Такой приговор был произнесен над ним. Его подвергли огненной пытке; он ничего нового не показывал и ни от чего уже сказанного не отпирался. Его казнили мучительною смертью 25 ноября 1702 года.

108

Заместитель коронного гетмана.

Гетман Мазепа не только не смел оказывать сочувствия русским, восставшим на правом берегу Днепра, но в ноябре 1702 года получил от царского резидента в Варшаве, князя Григория Долгорукого, письмо такого содержания: «Шведский король хитрыми вымыслами, по совету приставших к нему польских изменников, велел распространять слухи, будто его царское величество указал вашей вельможности послать 20000 войска на помощь Самусю, назвавшемуся царским гетманом, и будто мятежи, поднявшиеся в Украине, возникли с позволения нашего государя. Речь Посполитая приходит в немалое подозрение. Необходимо всем на деле доказать, что этот мятеж начался без воли царской и не приносит никакой пользы его царскому величеству; необходимо стараться угасить этот огонь, препятствующий Речи Посполитой обратить оружие против шведов». Гетману указывалось вести непрестанные сношения с польскими коронными гетманами и не допускать своих Козаков присоединяться к мятежникам.

Вслед за тем в декабре и в феврале 1703 года гетман в письмах к коронному гетману старался уверить в неосновательности слухов, распускаемых правобережными бунтовщиками, будто они действуют с царского согласия.

Польский король Август писал универсал к Палею, укорял его за смуту и убеждал Козаков разъехаться по домам. В 1703 году успехи короля шведского в Польше были чрезвычайны. Обе столицы попадали под власть его, а польские паны думали, как бы помирить враждующих королей, своего и шведского, и подвинуть их к союзу против России. Они-то и старались утвердить мнение, будто мятежи в Украине возбуждаются с русской стороны. Даже и в массе южно-русского народа носились такие соблазнительные вести, будто со стороны гетмана Мазепы дано обещание помощи Самусю. Польский коронный гетман просил малороссийского гетмана оказать помощь к укрощению бунта в Украине. Но гетман Мазепа ограничился только тем, что посылал увещательные письма к Самусю и Палею, а по рубежу приказал расставить караулы для преграждения охотникам пути к правобережным мятежникам и угрожал смертною казнью за самовольные побеги. Мазепа должен был в то же время делать уступки своим старшинам и, вообще, козакам, которые, как истые малороссияне, все-таки смотрели с недружелюбием к полякам на то, что делалось в их государстве. Вероятно, по этой причине гетман тогда писал канцлеру Головину, что лучше было бы теперь принять от Палея Белую Церковь в царское владение. Государь, вместо соизволения на такую мысль, опять предписывал гетману учреждать построже караулы, чтобы не пропускать малороссийского народа за Днепр для участия в мятеже против поляков, а к Самусю и Палею писать, чтоб они возвратили Белую Церковь польскому королю как законному властителю. С этою же целью царь отправил к Палею генерала Паткуля уговаривать козацкого полковника исполнить волю союзных государей, а король Август написал Палею снова увещание о том же и выставил ему неуместность сделанного заявления, что он отдаст Белую Церковь только тогда, когда русский царь прикажет. Палей не сопротивлялся воле двух государей, но и не спешил ее исполнить. Польские паны, понуждая Мазепу оказывать им содействие в укрощении восставшего народа, подозревали искренность и царя, и гетмана. Царский резидент при польском дворе письменно сообщил Мазепе, что поляки распускают слухи, будто Мазепа содействует Палею, что поляки готовы повиноваться пришедшему к ним неприятелю, а союзников и друзей подозревают во вражде к себе.

Но поляки все-таки укротили восстание южно-русского народа. Небольших усилий стоило польному гетману Сенявскому уничтожить шайки хлопов и отнять Немиров у Самуся. Последний убежал в Богуслав. Сенявский осадил Ладыжин. Туда ушли козаки, вытесненные из Немирова; там же заперся с 2000 человек полковник Абазын. После упорной битвы Немиров был взят. Абазын был посажен на кол; все бывшие с ним, и старые и малые, — истреблены. По одним известиям, погибших было до двух тысяч, а другие простирают их число до десяти тысяч. Другой предводитель мятежных русских хлопов, Шпак, был в феврале разбит воеводою киевским Потоцким и генералом Брандтом. По предложению пана Потоцкого, носившего титул воеводы киевского, всем хлопам, заподозренным в восстании, отрезывали левое ухо и, по свидетельству современника, может быть, преувеличенному, таким способом заклеймено было до 70 000 человек. Сначала был повальный суд победителей, и пойманных казнили тотчас, на месте поимки. Тогда хлопы, поделавши обширные засеки, забирались туда и сидели там, защищаясь с своими женами, детьми, с домашним скотом и всякою рухлядью. Жолнеры добывали их оружием и тотчас истребляли, без разбора пола и возраста. Но потом стали предавать виновных установленным судам, и тогда приходилось подвергать смертному приговоруцелые селения, так как по суду оказывалось, что жители все огулом принимали участие в мятеже. Иногда, однако, спасали их от смерти сами владельцы, жалея своих подданных, от которых все-таки надеялись впоследствии иметь рабочую силу.