Мажор. Дилогия.
Шрифт:
У нас, кстати, не действует закон: "Кто не курит - тот работает". Поэтому среди нас есть и не курящие, парни просто сидят с нами и вялятся - законные двадцать минут. Подозреваю, что все дело в том, что нельзя постоянно закручивать гайки и командир просто позволяет нам одерживать такие мелкие победы. Вот и делает вид, что быстрее нельзя, а мы никогда не выходим за лимит времени!
А то были прецеденты. Отправил как-то раз на горку залазить... Высокая зараза! А сам свинтил, по срочному делу. Ну, мы ясное дело, до подножия добежали и разлеглись на травке. А что? Командира же нет? Засекли время, и давай сачковать! Блин, вот учат дураков, учат, а толку? Десять минут всего провалялись:
–
– радостно потирая руки, перед нами стоял капитан.
– Ну что, отдохнули? Теперь пойдем отрабатывать. За лопатами шагом марш!
Спросите, зачем такие сложности? Так ведь дураку понятно. Чтоб в следующий раз, лезли куда сказано, а не надеялись, что командир не видит... Наука на всю жизнь, учитывая извращенную фантазию Рогожина.
Вот вы, наверное, думаете, что мы взяли лопаты и пошли копать яму? Ну, почти так. Взяли пехотные лопатки, и пошли долбить, в крепкой как камень земле, окоп. Весело да!? Говорят, что в армии квадратное катают, а круглое носят? Вранье! Из квадратного сперва делают треугольное, чтоб удобней катать было, а круглому сперва углы делают, и только потом катают. Или вот я слышал такой прикол: "Копать от сюда и до обеда". Это же мечта, копай себе спустя рукава, а пришел обед и свободен... Эх, мечты, мечты! Правда, копаем мы редко, зато, если выпросили... То ого-го!Как говорит Рогожин, умение отрыть ростовой окоп, дорогого стоит! Вот нафига спецназу окопы, а? Мы что против танков будем в поле воевать? Хотя у меня такое ощущение что у капитана принцип: чем бы солдат не тешился, лишь бы за...ся! С этим ростовым окопом вообще песня была. Выкопали к вечеру, и тут приходит довольный жизнью капитан, а что? целый день у него свободный! И загоняет в "стандартный" окоп Балагура и Молота. Поворачивается ко мне и спрашивает:
– А скажи-ка мне сержант, почему это, из ростового окопа чуть ли не пол тушки торчит?
На что я честно отправил туда же: Лаки и Маркони, тычу пальцем и говорю:
– Товарищ капитан, глубже нельзя. Видите, если еще выкопать то, бойцам придется в прыжке стрелять!
Командир задумался не на шутку, но вот рано я праздновал победу, рано.
– Действительно косяк! Давайте-ка ройте ступеньками, каждому точно по росту! Куда! Этот засыпьте, вон там копайте!
Надо ли уточнять, что теперь даже если командира нет, на горку мы лазим по-честному?!! И курить будем даже без начальства ровно двадцать минут, а вдруг за углом Рогожин с секундомером? Нафиг, нафиг! Вот докурим, возьмем свое бревно-лавочку и попрем к казарме... Там уже можно... Распоряжений никаких не было? Не было! Значит отдыхать!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Вы знаете, как выглядит облом? А я знаю! Только-только прикурил, а из-за угла Степаныч, собственной персоной и морда хитрющая. Ну, конечно, кто бы сомневался. Чтоб нас и без дела оставили...
– Ну что, пернатые, пригорюнились? Не боись, Дед сам в самоволке! Кому нужен старый бедный прапорщик, это капитан фигура, а прапор, что есть, что нет...
– и радостно заржал.
– Степаныч, а чего там происходит то?
– Хотите пойти?
– Да нет! Как-то мы официальные мероприятия недолюбливаем...
– качаю головой.
– Да нет там официального мероприятия, просто поп какой-то известный... Говорят, лет десять уже по войскам мотается - Слово Божие несет! Вот офицерье и проявляет уважение... Там сейчас типа проповеди, даже бабы окрестные сбежались. Жутко попик авторитетный. Тьфу ты - ну ты!
– А вы, товарищ прапорщик, смотрю, не любите представителей церкви?
– задумчивым голосом спросил Сашка.
– А за что их любить то? Вот ты лично, как к ним относишься?
Санек пожал плечами и все так же задумчиво произнес:
– У нас батюшка хороший был, добрый, сироток подкармливал...
– Вот! Вот, ты сам и ответил, - перебил его Степаныч.
– Батюшка! Только мало их на Руси осталось, может только в твоем Красноярске, ну или еще в каких Сибирских городах, а в той же Москве или Питере? Молчишь вот и молчи!
– и, махнув рукой, сел напротив нас - на лавочку.
– Степаныч, Степаныч...
– Ну что тебе, сержант!
– Прощу прощения, товарищ старший прапорщик, ничего!
– вскакиваю и вытягиваюсь - по стойке "смирно".
– Ох ты ж... Какие мы грамотные, - всплеснул руками прапор, - слова им не скажи. Ладно, чего уж там, что хотел?
– Никак нет! Вопросов не имею!
– Мажор, ты в ухо хочешь?
– Не, Дед, не хочу, - радостно скалюсь во весь рот.
– Вот и добре, - улыбается и показывает рукой: садись мол.
– Спрашивай, давай, грамотей.
– Степаныч, без обид, но мне кажется, что у тебя личное, - сказал и замер, прапор не Рогожин, копать за язык не заставит, но может обидеться. А никому из нас это не надо. Не просто так же, у него позывной - Дед. А мы же любящие внуки... Он нас и лечит и зашивает, когда надо. Пьеро вон учит, травки там, заговоры. Пепел тут умудрился, на тренировке руку раскровить, так Петька пошептал над раной и все - через минуту кровь уже не бежала. Степаныч по возвращении только мазью помазал и пластырем прижал. К сожалению больше способных к этому делу не оказалось... Бездари, как выразился Дед.
Дед? А ведь ему навскидку лет сорок пять не больше. Однако ж, как-то так вышло, что по-другому его никто, никогда не воспринимал...
– Да уж... личное... по-другому не скажешь, - Степаныч покачал головой и грустно так усмехнувшись, продолжил: - Ладно уж, расскажу. Вижу же, что от нетерпения ерзаете. Да и мне, наверное, выговориться не помешает, хотя, вроде, отболело уже...
Пригладил усы, достал сигарету и начал:
– Было это, хлопчики, лет двенадцатьназад, Бориска тогда правил. И приехал в наш полк молодой попик - лет двадцать пять ему было, может чуть больше. Я так думаю, тут без политики не обошлось. Ну да это - не суть важно! Глаза горят, в душе огонь веры! Ну да оно и понятно:только такой и поедет туда, где стреляют. Кто поумней-то на месте сидят, а таких вот отправляют - подвиг во имя веры совершать.
Ух, как он проповеди читал, не знай я, какие они эти попы бывают, точно бы в веру обратился. А так ничего, только грустно стало! Ведь парень то, от чистого сердца старается, а его как бычка неразумного... Фанатик, одним словом!
И тут меня как будто кольнуло. Федька! Младший брат, дружка моего армейского, сколько лет минуло, вот и не признал сразу. Сразу так тоскливо стало, ведь какой парень был: мечтал офицером стать. А что вышло? Фанатик! Эхе-хех...
Тут Степаныч горестно покрутил головой, затянулся пару раз и, сплюнув, продолжил:
– В общем, ушел я... А к вечеру, пошел к нему - поговорить, узнать... Как же так-то? Федька меня сразу узнал, обрадовался:
– Юра, ты? Заходи, заходи, - и глаза светятся, как будто отца родного встретил.
– Здравствуй, Федя, - обнялись.
А он мне и говорит:
– Не Федя я больше, а...
– Стой! Я к брату друга пришел, а не к попу!
– Что ж ты так, сын мой!
– Федя, я сейчас уйду!
– Нет, нет, Юра. Не уходи, прошу тебя.
Ох, хлопчики, дела то какие... Оказывается: стал Федька офицером-то! Стал. Даже повоевать успел не слабо. До старлея дослужился! А тут Сашку убили: моего друга, его брата. Капитаном был. Так же, как и Федька, и мы все - десантником. На последней гранате подорвался, чтоб в плен не попасть...