Меценат
Шрифт:
— И сразу промашку допустила, — сказал Тихомиров.
— Это в чем? — спросила модистка.
— Деревню против себя восстановила.
— Это чем же?
— Ты же понимаешь, о чем я говорю, — сказал Тихомиров.
— Не понимаю, — ответила модистка. — И понимать не хочу. Я люблю Пехова. И он меня любит, а свою жену не любит. А вся деревня взбесилась. Не любишь, но живи с нелюбимой женой.
— Но когда-то он ее любил, — возразил Тихомиров.
— Когда-то в лаптях ходили, — обрезала модистка.
— Тоже верно, — согласился Тихомиров. — Но надо было это все как-то поспокойнее,
— А мне некогда, — сказала модистка. — Мне торопиться надо. Я ребенка хочу родить и успеть поднять «го на ноги. А мне уже тридцать семь.
— Я все понимаю, — сказал Тихомиров. — Но не раздражай деревню. Не ходи хотя бы голой по дому.
— Еще чего! — возмутилась модистка. — По собственному дому уже голой ходить нельзя! Чего уж тогда можно? И вообще без одежды ходить полезно для тела, и босиком по траве тоже полезно, об этом в журнале «Здоровье» написано. Да разве в этом дело? Я вот сейчас занавески повесила. Ну и что? Все равно найдут, к чему прицепиться… Пехова сломали, а меня не сломите. Все навалились на Пехова: и женсовет, и педсовет. и сельсовет, и партсовет.
— Партбюро, — поправил Тихомиров. — Пехов партийный и должен отвечать.
— А он отвечает. — возразила модистка. — На все призывы. В уборочную две смены надо — он первый. На субботник — он первый. Он всегда готов партии помочь. Л чего же, когда ему плохо, партия не помогает?
Тихомиров тяжело вздохнул, и писатель вздохнул тоже.
— Вот вы писатель, учитель жизни, скажите, что мне делать?
Писатель задумался.
— Делать надо вот что, — наконец сказал он. — В этой ситуации кто-то должен быть лидером. Пехов, судя по всему, сейчас не в состоянии. Значит, вы. Берите его к себе. Вначале, конечно, все возмутятся, может быть, перестанут даже здороваться.
— И так не здороваются, — вставила модистка.
— Тем более, — сказал писатель. — А потом привыкнут.
— А чего ты скажешь? — спросила модистка Тихомирова.
— Силой в таких вопросах ничего не решишь, — не согласился Тихомиров.
Уже ночью Тихомиров и писатель возвращались от модистки.
— А почему ее модисткой называют? — спросил писатель Тихомирова.
— А в деревне всех, кто шьет, всегда модистками называли.
— Откровенный вопрос можно? — спросил писатель.
— А я всегда откровенный.
— Вы ведь тоже влюблены в модистку… Так?
— Не так, — не согласился Тихомиров.
— А почему же вы, ну…
— Понял, не объясняй дальше. Нельзя позволять, чтобы на одного человека вес накинулись. Даже если он не прав, все равно нельзя. Человек должен верить, что к нему хоть кто-то на помощь придет. Я к ней из протеста хожу. Человек обязан протестовать, если к другому человеку плохо относятся.
Они подошли к дому Тихомирова, но дверь оказалась закрытой.
— Тоже протест? — спросил писатель.
Тихомиров постучал в окно.
— Полина, — сказал он. — Я-то ладно, а чего человек должен страдать?
— Ты отойди к колодцу, — ответила Полина. — Тогда я пущу писателя.
— Я тогда тоже не пойду, — сказал писатель.
Полипа, по-видимому, раздумывала, как быть дальше.
— Выбрось хоть одеяло, — попросил Тихомиров.
И тут они услышали голос Анны.
— Отойди, — потребовала она. Грохнула щеколда. — Заходите. — Что вы за мужчины? — рассмеялась она, — В таком случае надо штурмом брать.
— В следующий раз, — пообещал Тихомиров, — возьмем.
… Писатель раздевался, когда раздался стук в дверь. Он поспешно натянул брюки.
— Я на пять минут, можно? — спросила Анна, входя. — Вы у модистки были?
— Да, — подтвердил писатель.
— А правда, она голой по дому ходит?
— Правда, — подтвердил писатель. — Она считает это полезным с точки зрения гигиены. Но сейчас она повесила занавески.
— Жаль, — сказала Анна. — Те мальчишки, которые видели ее в первозданном виде, запомнят это на всю жизнь. И когда они станут старыми, будут вспоминать, что жила в их деревне прекрасная естественная женщина, которая ничего не страшилась. Вы знаете, что она убежала с выпускного бала с летчиком?
— Знаю, — сказал писатель.
— Я ей завидую. Только одного понять не могу: что она нашла в этом Пехове? Жалкий, безвольный человек.
— Она его любит, — сказал писатель.
— Но ведь он сам никогда ни на что не решится.
— Мы эту проблему как раз сегодня и обсуждали. И пришли к выводу, что ей надо инициативу брать на себя.
— Ой, как интересно! И когда же она возьмет на себя эту инициативу?
— Наверное, завтра, — ответил писатель.
Звено Тихомирова работало в поле. Поблизости затарахтел мотоцикл, и молодой агроном на мощном «Урале» с коляской подрулил к тракторам.
— Михалыч! — крикнул он. — Буянов срочно вызывает тебя и писателя. Просили доставить.
— А после работы нельзя? — спросил Тихомиров.
— Говорят: срочное дело. Садитесь.
— Свой транспорт есть, — сказал Тихомиров. Он завел свой мотоцикл, а писатель сел на заднее сиденье.
… Буянов вышел из-за своего стола, пересел за стол заседаний и пригласил садиться Тихомирова и писателя.
— Разговор будет официальный, — предупредил он. — Поэтому я не поехал в поле, а вызвал вас сюда. Произошло чепе. На почте встретились Пехов и модистка, и Пехов пошел за модисткой. Но подоспела жена Пехова с дочерью, произошло столкновение. На место происшествия вызвали участкового инспектора Гаврилова. Участковый допросил модистку, и та заявила, что так действовать ей посоветовал товарищ писатель. Это правда?
— Правда, — признался писатель.
— Сообщаю дальше. Допрошенная участковым жена Пехова заявила, что она подожжет дом модистки, а ее саму обольет серной кислотой. И она это сделает, у нес характер аховый!
— С керосином не проблема, — сказал Тихомиров, — а где она серную кислоту достанет?
— Я вначале тоже так подумал — не достанет, а потом сообразил — в школе может взять. Ее сестра Зинка в школе техничкой работает. Взломают химкабинет и возьмут. Я уже на всякий случай директору школы позвонил, чтобы он принял срочно меры по охранению кислот и реактивов. В общем, дело становится серьезным. И я склонен принять точку зрения общественности. Семья действительно ячейка государства, и ее надо оберегать.