Меч Аллаха

Щелоков Александр Александрович

Выполнив задание, космический аппарат при следующем заходе в зону видимости наземных станций передавал информацию на специальные пункты приема, откуда она поступала в центр обработки данных. Там полученные из космоса снимки сводились воедино на специальном многокамерном синтезирующем проекторе. Собранные таким образом композиции позволяли по яркости в различных спектральных диапазонах не только распознавать искусственные объекты и природные образования, но и определять их физические свойства и состояние.

Оценка одного и того же участка местности через заданные промежутки времени давала возможность с высокой точностью изучать

динамику происходивших изменений.

Операция «Портфель» была взята под плотное космическое наблюдение.

Помощник президента полковник Краснов специальным ножом для резки бумаги аккуратно вскрыл большой конверт из плотной бумаги охристого цвета с черной подложкой внутри. Его только что доставил в канцелярию офицер фельдсвязи.

Краснов вынул из конверта два крупных фотоснимка местности, сделанные разведывательным спутником. Судя по датам, фотографии разделяло четыре дня.

На более раннем фото участок степи выглядел пустынным, искусственных сооружений на нем не просматривалось. На втором дешифровщики обвели черным овалом участок урочища Ульген-Сай, где обнаружились следы деятельности человека.

В легенде — письменном приложении к снимкам — сообщалось, что компьютерная обработка космических снимков с разрешением до 5 метров подтверждает развертывание в районе высоты с отметкой 582, первый геологоразведочной экспедиции. Хорошо просматриваются буровая установка с пирамидальной мачтой и буровым домиком, транспортные средства — три большегрузных автомобиля со спецприцепами, две автоцистерны, палатки для жилья и хозяйственных целей.

Ради любопытства Краснов взял лупу и попытался рассмотреть, что же видно в черном овале. Точки и черточки, которые он разглядел, не впечатляли. Он отложил снимок и позвонил Петрову:

— Сергей Ильич, есть фотоинформация. Экспедиция вышла в район и разворачивает работу.

— Хорошо. Владимиру Васильевичу докладывал? Нет? Тогда я доложу ему сам.

Краснов был опытным аппаратчиком. Он мог бы и сам доложить президенту о начале работ в зоне операции «Портфель», но понимал, что, передав это право Петрову, не ослабил, а укрепил свое положение.

Искусство аппаратных игр включает в себя умение подыгрывать начальникам.

Генерал Травин вошел в кабинет Барышева к окончанию рабочего дня.

— Вот, взгляните, Алексей Федорович. Забавный сюжет. — Сказал и положил на стол узкий листок бумаги с цифрами, отпечатанными компьютером. — Господин Назаров сообщил реквизиты банка, куда ему должны перевести деньги.

— И куда?

— В банк Сакура. Токио.

— Он звонил?

— Звонил, но не он.

— Кто же? — Барышев встал и убрал со стола в карман пачку сигарет.

— Доверитель.

— Определили, откуда звонок?

— Лучше сядьте, Алексей Федорович.

— Ладно, говори. Устою.

— Звонили из Израильского посольства. Помощник военного атташе.

— Какая связь? И не тяни, ты же уже все выяснил.

— Звонивший сразу представился. И предугадал мой вопрос. Объяснил, что господин Назаров взял кредит на означенную сумму у гражданина Израиля Моше Берковича. Адрес в Тель-Авиве есть. Беркович тоже существует.

Барышев устало опустился в кресло, вынул из кармана сигареты и положил перед собой на стол.

— Вопрос номер один. Как думаешь — это Моссад?

— Моссад? Вполне возможно. Только вот Назаров, как он у них оказался? Здесь он на контакты не выходил. В Средней Азии это еще менее вероятно. Своих людей хан Ширали держит под строгим контролем.

— И все же это Моссад. Изящный почерк. Надо выяснить.

— Может, не стоит? Они чинить нам препятствий не будут. Объективно наши интересы совпадают.

— Могли бы намекнуть.

— Я этот звонок и воспринимаю как намек.

— Хорошо, я должен срочно доложить Петрову. Бумажку возьму. Долг придется оплатить. Назаров нашел хороших гарантов.

— Андрей, — Тюлеген выглядел озабоченно. — Тебе не следует приходить ко мне так часто. Это бросается в глаза. Надо найти другое место.

— Мы можем встречаться на половине дороги. У черной могилы.

— Там нельзя, — сказал Тюлеген. — Это нехорошо.

— Почему?

— Там нельзя говорить о делах, надо только тихо сидеть и думать.

— Ты, наверное, знал того, кто там похоронен?

— Да, это папа моего отца. Ата Алтынбай.

— Прости, — Андрей протянул Тюлегену руку. — Я не знал. Он был богатый?

— Откуда? Он был фронтовик и всю жизнь после войны провел в степи.

— Но, если сосчитать камни…

— Так захотели родственники. Дедушка много трудился, его все уважали. Камни тоже собирали все. Хотели, чтобы ему было приятно.

— Я тоже положил камень…

— Спасибо. Если ты потребуешься срочно, я распалю у юрты дымный костер.

— Договорились.

В последнее время Андрей работал с остервенением, которое стало раздражать даже рабочих. Для него единственным способом избавиться от давивших на него сомнений была работа. В гуле буровой машины, в подъеме и спуске бурового снаряда на глубину, он обретал лекарство от неуверенности, которая всегда порождает депрессию. И тем не менее, просыпаясь каждое утро, он задавался одним и тем же вопросом. Что делать дальше? Глубина скважины уже превысила сто метров, и следовало принимать окончательное решение. Андрей понимал, что реально оценить обстоятельства ему помимо всего мешал элементарный страх. Липкий, разъедавший волю как ржа. Раньше с ним такого не бывало. И все потому, что обстоятельства требовали тогда мгновенных решений и действия обгоняли испуг. А здесь, оказавшись один на один со злом и не имея возможности открыто бороться с ним, Андрей испытывал неодолимое угнетение стрессом.

Эти же мысли не позволяли ему спокойно спать. Кроме того обострялось тоскливое чувство одиночества, и он начинал жалеть, что не завел семьи, не имеет собственного угла и детей. С возрастом ощущение собственной ненужности приходило все чаще. Он пожертвовал всем ради кажущейся свободы, ради профессии, которую любил. Казалось бы, поступал, всегда сообразуясь со своими желаниями, не ущемлял своих прав ненужными обязательствами, а простого уюта так и не познал. Знакомства с женщинами у него кончались всегда одинаково: какая дура станет связывать себя с человеком, которого неустроенная жизнь таскает по земле как шар перекати-поля и который не желает бросить якорь у благоустроенного цивилизацией берега! А сейчас, конечно, было уже поздно. Двадцать лет — ума нет, и не будет. Тридцать лет — жены нет, и не будет. А ему уже стукнуло сорок. В таком возрасте мысли о женитьбе кажутся не только несбыточными, но и пугающими. И казались бы, если бы не Альфия.