Меч без рукояти
Шрифт:
Но если он не может отыскать Хэйтана в одиночку – зачем тогда даже и пытаться? Пусть мастер-наставник сам его найдет. Навряд ли мастер так уж сразу сунется в клан… с его-то опытом! Наверняка он станет осторожно разведывать обстановку. Значит, надо устроиться на видном месте и принять такое обличье, чтобы мастер Хэйтан не мог не заметить – да притом же чтобы никто посторонний не уразумел, в чем суть.
Чуть подволакивая ногу, Хэсситай добрался до рыночной площади, снял с плеч добротно сколоченный Тэйри легкий деревянный ящичек, уселся на него верхом и засунул руки под мышки. Вокруг немедленно начала собираться публика, но Хэсситай не спешил: раз уж бродячего жонглера и фокусника угораздило так вывихнуть ногу, что он застрял в небольшом городке и торчит там безвылазно уже вторую неделю, то и болеть нога должна не как-нибудь,
Выждав подобающее время, Хэсситай встал, улыбнулся собравшимся той неторопливой улыбкой, что и заядлого брюзгу заставит невольно улыбнуться в ответ, и раскрыл ящичек со всех сторон сразу, жестом приглашая убедиться, что в этой коробке ну просто ничего нет и быть не может. Потом он вновь соединил стенки ящичка, уставился куда-то вдаль, задумчиво насвистывая, и небрежным жестом опустил в ящик левую руку. Завидев, с каким изумлением он достал из “пустого” ящика целый ворох платков, толпа приветственно загудела: этого фокуса Хэсситай в Тикури еще не показывал.
Привычное обличье, опробованное Хэсситаем не раз, позволяющее как угодно гримироваться или надевать маску, а при необходимости и собственное лицо показать: для бродячего фигляра любой облик сгодится и ни одна причуда не покажется странной. Лицо Хэсситая было сплошь покрыто измалеванными кругами разного цвета и величины. Просто удивительно, насколько меняет внешность такая нехитрая уловка. Никто – даже Хасами – не опознает в нем Хэсситая с первого взгляда – ни даже со второго. Зато мастер Хэйтан не сможет его не узнать – тем более что он-то и придумал для Хэсситая эту раскраску. Конечно, есть риск, что в Тикури забредет ненароком кто-нибудь из Ночных Теней… и мигом сообразит, в чем дело, а то и опознает Хэсситая в лицо. Но ведь теперь, после амнистии, Хэсситаю незачем особо опасаться своих бывших сотоварищей – а сам он при случае сможет разузнать от них, нет ли новостей о мастере Хэйтане.
Когда очередной скомканный платочек “превратился” в шарик и с громким деревянным стуком свалился Хэсситаю прямо на подставленное темечко, в толпе легкой рябью прокатился смешок, и Хэсситай почувствовал, как знакомая волна смеха приподнимает его и уносит за собой. Пучок блестящих шелковых лент он и в самом деле превратил в букет цветов. На большее он пока не отваживался.
Руки его двигались легко, свободно – и на душе у него было легко и свободно. Пожалуй, впервые в жизни. Никогда раньше он не был свободен. Ощущение оказалось новым, непривычным… и в то же время в нем был отзвук чего-то знакомого с самого рождения, а может, и до рождения. Он и не представлял себе раньше, каковы она, свобода… но теперь был твердо уверен, что всегда знал: свобода именно такая. Отвесный солнечный свет, бодрящая осенняя прохлада, легкий парок изо рта, шарики и платки в руках… и мальчики, ожидающие его дома… и бродящий где-то мастер Хэйтан… и негромкий выжидающий смешок в толпе… а ведь раньше Хэсситай побоялся бы принять все это. Он-то ведь думал по молодости лет, что освободиться – значит разом все отбросить. Бросить Тэйри и Аканэ, приемышей, названых младших братьев… бросить их на произвол судьбы… а заодно и человека, который отнял мальчишку Хэсситая у озверевшей своры его сверстников… как он мог раньше верить, что это надменное себялюбивое равнодушие и есть свобода? Хотя не он ведь один такой дурак. Люди зачастую оттого так истово и ненавидят свободу, что верят в эти бредни. Нет бы на собственном опыте проверить! Со стороны ведь кажется, что Хэсситай связан по рукам и по ногам: ведь он вынужден торчать в окрестностях Тикури и ежедневно появляться на городской рыночной площади, не смея даже увольнительной у себя самого испросить, – а между тем он свободен, ибо волен в собственном выборе. Хэсситай почти пьянел от одной только мысли, что он впервые волен выбирать… но опьянение – дурной советчик. Всякий раз Хэсситай принимался взывать к собственному разуму, но пристрожить себя ему удавалось с трудом. Вот и сейчас Хэсситай едва сумел отвлечься от общих рассуждений. Наступал черед последнего номера, самого сложного, самого впечатляющего. Тут одной только наработанной ловкости рук мало – необходима полная, ничем не отвлекаемая сосредоточенность.
Хэсситай убрал все платки, кроме одного, в ящик, а взамен достал несколько гладко отполированных деревянных шариков. Он покидал их немного – просто чтобы размять руки. Шарики замелькали в воздухе, солнечные блики сияли на их выпуклой поверхности, как маленькие улыбки. Хэсситай поймал шарики один за другим, выложил их в ровный ряд на крышке ящика и поднял платок над головой, показывая его зрителям. По толпе прошел сдержанный гул: Хэсситай всякий раз завершал свое представление этим трюком, но он еще не приелся.
На приглашение подойти и проверить платок никто не откликнулся: по прежним выступлениям тикуринцы уже убедились, что парень работает честно, и охотников придирчиво исследовать ткань, задерживая начало трюка, не нашлось. Помедлив немного, Хэсситай подбросил платок в воздух, поймал его, мигом скрутил из него повязку и плотно затянул ее на глазах. Потом он нагнулся, протянул руку и нащупал крайний шарик.
Не велика хитрость жонглировать шестью шариками – на это многие жонглеры способны. Но вот удерживать шесть шариков в воздухе с завязанными глазами… такое искусство доводится встретить нечасто. И по крайней мере половина тех, кто исполняет этот номер, – Ночные Тени. Конечно, никогда нельзя знать наверняка… но при виде жонглера с повязкой на глазах лучше приглядеться к нему повнимательней. Хэсситай намеренно не стал избегать трюка, выдающего его с головой, – посторонний ничего не уразумеет, а наставник Хэйтан мигом все поймет, даже если увидит его издали, даже если всего лишь услышит толки о необычном мастерстве заезжего жонглера.
Долго-долго, пока руки Хэсситая ловили шарики и вновь отправляли их в полет, зрители боялись даже вздохнуть – и лишь когда Хэсситай поймал все шарики и прижал их к груди, толпа выдохнула разом. Хэсситай сдернул с глаз повязку, улыбнулся и склонил голову, благодаря восхищенных зрителей.
Внезапно его словно что-то подтолкнуло. Хэсситай выпрямился и обвел толпу внимательным взглядом. Неужели… нет, не показалось! Позади радостных лиц маячило еще одно, знакомое, неулыбчивое. На Хэсситая смотрел поверх толпы его сотаинник Нэкки. А его-то сюда какая нелегкая занесла?
Покуда зрители расходились, кидая деньги в открытый ящик для фокусов, Хэсситай то и дело взглядывал в сторону Нэкки: отправится тот по своим делам или тоже пройдет мимо ящика, подав бывшему сотаиннику какой-нибудь сигнал?
Нэкки и не думал никуда уходить. Он терпеливо дождался своей очереди кинуть в подставленный ящик несколько медяков и, не оборачиваясь на Хэсситая, повел плечом: мол, следуй за мной. Хэсситай сноровисто собрал ящик и заковылял за Нэкки.
Ломать себе голову, какая надобность привела к нему Нэкки, Хэсситай не стал. Может, он прознал что новое о мастере Хэйтане, а может, помощь бывшему сотаиннику потребовалась. Хэсситай последовал за собратом по Посвящению с прежним бездумным доверием. Былые привычки не так-то просто истребить. Тем более что ничего дурного Хэсситай этому воину не учинял и никакой опасности для себя от него не чаял.
А напрасно! Едва только город скрылся из виду, едва только заскользила под ногами воинов мокрая палая листва, Нэкки нанес удар. Хэсситай скорее угадал, нежели увидел мгновенный блеск сзади и сбоку. Он крутанулся в сторону, заодно исключительно удачно огрев Нэкки ящиком для фокусов, перехватил и заломил устремленную к нему руку, выдернул из нее то самое, тяжелое, блестящее… и лишь тогда запоздало понял, что сжимает в ладони рукоять ножа.
– Ты что, рехнулся? – возмущенно вопросил Хэсситай, отступая на шаг, и перевернул нож в руке навершием рукояти вперед: если дело дойдет до повторной схватки, лезвие ему не пригодится – Нэкки нужен ему живым и способным говорить.
Нэкки недвижно стоял напротив него, молчаливый, готовый к нападению. На его окаменевшем лице жили, казалось, одни только глаза – настороженные, внимательные, злые.
Хэсситай скользнул в боевую стойку тем неуловимым парящим движением, которое долгие годы было предметом откровенной зависти всех его сотаинников и доброй половины воинов постарше. Более откровенно выразить презрительную угрозу невозможно. С мастерством настолько превосходящим обычному воину лучше не связываться.
Безмолвное предупреждение подействовало. Нэкки отвел глаза.