Меч и Крест
Шрифт:
— А помните, у Булгакова? — задумчиво проскандировала Маша вслух, пытаясь припомнить, где совсем недавно она слышала эту романтическую цитату. — «Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира…»
— Да достала ты уже всех со своим Булгаковым! — взбеленилась Даша. — Знаешь, умной тоже надо быть в меру! А то гор у тебя, видите ли, целых пять, ведьмы — не ведьмы, Володя — Вася!
— А ты не ори на нее! — строго прикрикнула Катя. — Сама, небось, Владимира Святославовича
Чуб растерянно моргнула и смолкла, спешно и безуспешно стараясь вспомнить десять отличий между двумя историческими тезками и возразить чересчур умной «тетке». Но не смогла: она всегда считала, что князь Владимир был на Руси только один! И Лысая Гора в Киеве — одна! А оказалось, их тут как грязи!
— А если Василий — это все-таки Василий? — вежливо напомнила личную версию Катерина.
— Нет, — радостно обломала ее Чуб. — Письмо было адресовано нам троим! А нам с ней чего твоего мужика бояться?
— Ладно, закрыли тему. Другой вопрос: не логично ли предположить, что первая гора — это и есть Старокиевская, на которой был построен первый город? И кстати, если на то пошло, князь Владимир, он же Василий, он же Святославович, — Катя кинула на Чуб нравоучительный взгляд, — жил и был похоронен именно там!
— А ты откуда знаешь? — окрысилась Даша.
— Но я ж не совсем тупая, — добила ее Дображанская. — Когда мне было столько, сколько тебе, я еще на экскурсии ходила.
— Но Старокиевская гора никогда не считалась Лысой! — заспорила с ней Маша Ковалева.
— А ты что думала, ведьмы свои горы официально патентовали и сообщали координаты в горсправку? — Даша почувствовала, что резко разочаровалась во всезнающей умнице. — То, что написано в твоих книжках, такие же слухи, как и все остальное! Бы даже не знаете, сколько Киеву лет! А где ведьмы собираются на самом деле, во-още знают только они одни! Может, как раз там, где никто и не подумает. И я, между прочим, это первая говорила! — сорвалась она, компенсируя поруганное Катей достоинство. — Это гора, «породившая Город»! Потому он и время не указал: знал, что мы, как и прошлой ночью, притащимся ровно… Кажется, тогда было часов одиннадцать! А сейчас еще нет… Скажите спасибо, что я машину не отпустила!
— Слышь, Сергеич, ты точно того! — Николай Петрович недоуменно и тревожно огляделся. — На ночь глядя, самому в коллектор лезть. Что ты там нового увидеть хочешь?
Они стояли на верхней площадке каменной лестницы, карабкающейся на Кирилловскую гору от улицы Телиги. И с каждой секундой недоумение на лице Петровича становилось все более и более живописным.
— Я ж не один — с тобой, — ответил Сергеич.
— Да я сюда с тобой поперся, только чтоб тебя, дурака, остановить! — осерчал Петрович.
— Смотри, что это там? — перебил его Машин отец, глядя ему через плечо.
Тот недовольно обернулся, но увидел лишь насупившуюся белую церковь, в которой, если верить другу и горячим выпускам новостей, безбожная пацанва принесла в жертву двадцатидвухлетнюю девушку…
— Кажись, побег кто-то, — напряг слух Петрович, неприязненно ежась в сторону неприятной церкви. — Там, со стороны психушки… Может, собака.
— Нет, — помрачнел Владимир Сергеич, — какой-то мужик. В красной куртке. Молодежь такую носит…
— Да нету там никого!
— Пойдем посмотрим.
— Да мало ли кто это мог быть! — пришел в негодование Друг.
— Коль, я ж тебе уже объяснял, не так тут что-то.
— Ежу понятно — не так! — взорвался Николай. — Как труп «так» может быть?! И девку жалко, конечно. Только тебе что, больше всех надо, да? Сам мне рассказывал, сколько сюда вчера ментов понаехало. Без тебя, небось, разберутся.
— Ты что, не понял? Она с Машкой моей училась! — вскипел Владимир Сергеич, выпячивая решительный подбородок. — Маша моя в этого подонка влюблена. А его сегодня выпустили! Я думал, следователь нормальный, а он… — Машин отец неприязненно махнул рукой. — Такой же, как они все! Я ему дело говорил: Кирилловские открыты! А они в эти пещеры даже сунуться забоялись.
— Так вот ты куда намылился? — обалдел Петрович. — Нет, Сергеич, тебе не в пещеры, тебе прямая дорога в Павловку! Вот, прямо и направо, — указал он, резко рубанув воздух ребром ладони. — Ты че, совсем уже спятил? Не хуже меня знаешь: там все на соплях держится! И менты наши — не самоубийцы. Девку в церкви прирезали. Так какого хрена под землей искать?!
— Есть там что-то, — упрямо набычился Владимир Сергеич. — Я чувствую, есть.
— Все! Пошли домой, — восстал его друг. — Последний раз говорю! Погеройствовал, и будя!
— Значитца, так: ты со мной или нет? — Владимир Сергеич непреклонно сжал посеревшие губы.
— Я — домой! У меня уже терпец урвался! Ну что ты за человек такой? — возмущенно посетовал приятель. — Вечно на рожон прешься! Мы с тобой уже раз браконьеров ловили у тебя на даче! Помнишь, чем оно все кончилось?
— Ты, как баба, ей-богу, — презрительно скривился Владимир. — Все, пошел я. Некогда мне… Только время из-за тебя зря потратил. Если б с тобой полдня не препирался, я б сюда еще в пять пришел.
— Ну, так и придем сюда завтра засветло! — пошел на попятную напарник. — Что за нетерплячка среди ночи, в самом деле?
— Под землей всегда ночь, — угрюмо буркнул Владимир Сергеич. — Один черт — сейчас или днем. Ночью даже лучше. Как раз ночью они сюда и приходят… Все, вали домой, к жене под бочок!
Николай Петрович остался на площадке, растерянно глядя в спину уходящего друга. Сплюнув, он присел на парапет.
«Не могу ж я его самого кинуть, — натужно подумал он. — Может, и хорошо, что кто-то наверху остался. Если через час не вернется, спущусь, погляжу, чего там, — укачал он свою смущенную совесть, вступившую в непримиримый конфликт со здравым смыслом отца семейства. — Ну Сергеич, ну ненормальный…»