Меч и ятаган
Шрифт:
— Вы так думаете?
— Я это знаю, — тихо уточнил Томас. — И с этим, тяготясь, живу.
— Вы поэтому оставили Орден?
— Извини, но это уже мое дело… А впрочем, соглашусь: отчасти причиной моего ухода со службы послужило и это. Убийство сделалось занятием таким пресным и обыденным, что утратило всякий смысл. То же самое и у врага. Обе стороны познали это сполна, отчего вышла несомненная, хотя и единственная, польза: усовершенствовалось само представление о ненависти и возмездии.
Думы эсквайра над вышесказанным нарушил лишь очередной укол иглы.
— Так отчего вы опять здесь? — поморщась, спросил он. — Вы же могли дать сэрам Роберту и Фрэнсису отказ. Они бы подыскали себе другого.
Томас, благодушно приподняв брови, усмехнулся.
— Меня призвал мой Орден, а ему я давал клятву. Да и у ваших хозяев вряд ли нашелся бы более подходящий кандидат. Им нужен человек именно из Ордена Святого Иоанна и вместе с тем не настолько фанатично приверженный его девизу. Твои господа, юный Ричард, очень проницательные люди. Они читают меня как раскрытую книгу. — Томас примолк, ненадолго задумавшись еще об одной, сугубо своей, причине, подвигнувшей его к возвращению на Мальту: неодолимое желание знать, что же сталось с Марией. Или же высокопоставленным королевским соглядатаям известно и это? Он посмотрел на Ричарда: — Может статься, они даже прозорливее, чем я о них думал.
— Сэр?
— Это я так, к слову. Ну ладно, еще один стежок, и все готово.
Ричард нетерпеливо скрипнул зубами под очередным уколом, Томас же торжественным движением перерезал нитку кинжалом и завязал еще один узелок. Взыскательно оглядев свою работу, он принесенным из рундука рулончиком льняной ткани обмотал своему эсквайру руку.
— Ну вот. Через месяц затянется, если только не размахивать рукой и не тревожить швы.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Ричард, бережно опуская руку.
Томас выпрямился и, разминая затекшие от сидения на корточках ноги, оглядел пространство галеры. Трупы с нее повыкидывали за борт, палубу окатили водой, чтобы смыть основную часть крови. Порванные паруса более-менее залатали, так что трофейное судно вполне было готово продолжить следование. Остальные галеры уже снова выстроились вокруг галеонов; оставалось лишь расставить караул над сменившей хозяев командой.
Томас, вытерев руки куском тряпицы, легонько хлопнул Ричарда по плечу.
— Пойдем. Пора возвращаться на флагман.
Эсквайр послушно подхватил свои нагрудник и гамбизон, а взглядом чуть задержался на Томасе.
— Похоже, сэр, у нас у обоих свои секреты.
— И, быть может, на Мальте, — в тон ему заметил Томас, — правда все же выберется на поверхность.
Глава 16
Через десять дней после того, как солдаты и работный люд успешно сошли на Сицилии, галерная флотилия дона Гарсии достигла Мальты. Солнце низко висело у западного горизонта, полускрытого дымчатой занавесью тумана, когда стройные боевые корабли вошли в устье естественной бухты — этого благословения Мальты или, наоборот, ее проклятия. Укрытые воды тянулись глубоко к сердцу небольшого острова и разделялись полуостровом с каменистым гребнем, идущим по его хребту. К северу от полуострова находилась бухта Марсамшетт, а к югу — Большая гавань, ставшая домом Ордену Святого Иоанна. Столь прекрасная бухта, а также расположение острова — фактически по центру Средиземного моря — все века притягивали чье-нибудь хищное внимание, начиная от таких древних империй, как Рим и Карфаген.
Вот уж двадцать с лишним лет минуло с той поры, как Томас последний раз озирал панораму Большой гавани. Многое в ней успело измениться. На оконечности полуострова сооружен новый форт, господствующий над входами в обе бухты, и дополнительная линия укреплений пристроена к Сент-Анджело — крепости, где расположена резиденция Ордена. На самых высоких башнях каждого из фортов развеваются красные штандарты с белым крестом. За Сент-Анджело лежит деревушка Биргу — теперь уже не деревня, а, можно сказать, город, обслуживающий нужды рыцарства и его солдат в их извечном противостоянии магометанским ордам. Оглядывая толстые стены из известняка и приземистые башни Сент-Анджело, Томас ощущал, как сладко саднит сердце. Вспоминались годы службы и сослуживцы, которых он почитал за братьев; некоторые из них погибли у него на глазах, и он их оплакивал всем своим юным сердцем. Были и другие, кого он помнил и знал, вроде ла Валетта, до сих пор вдыхающего в людей вдохновенную преданность и фанатический пыл.
И была Мария. Была и есть. Мысли о ней Томас неизменно прятал вглубь, но за все те годы, истекшие после возвращения в Англию, не было дня — да что там дня, минуты, — чтобы память о ней не бередила знобко сердце, не тиранила неизбывным напоминанием о том, что утрачено. И если Мария жива, то дай-то Бог, чтоб она находилась здесь. Хотя, если вдуматься, что ей здесь делать, а уж тем более кого-то ждать, на этом пропеченном солнцем камне посреди бушующего войной моря? Но ведь надежда, как известно, есть всегда. Как же на нее не уповать? Сколько раз он, идя у себя на поводу, мысленно представлял, что увидит Марию снова — незатронутую потоком времени, все такую же стройную, с темным шелком волос и лицом вдумчиво-серьезным, в котором не сразу и разгадаешь огненную страстность. От таких фантазий в душу всегда закрадывался некий тревожный холодок: а ну как она при встрече посмотрит холодно, отвергнет… Ведь уехал тогда не попрощавшись, даром что не по своей воле.
— Вид какой… грозный.
Томас, встряхнувшись от тревожной задумчивости, обернулся. Невдалеке у бортика галеры стоял Ричард, озирая бастионы Сент-Анджело. Солнце успело скрыться за гористым склоном гавани, и теперь отчего-то казалось, что и Сент-Анджело, и новый форт при входе в бухту стали в густеющих сумерках несколько меньше, как будто ужались.
— Грозный? — чуть насмешливо переспросил Томас. — Для кого-то, может, и да, но никак не для наших османских друзей. Пожалуй, во всем христианском мире нет такой крепости, которая устояла бы перед их огромными пушками. А уж с падением стен исход битвы решается всецело численностью и качеством противостоящих друг другу людей.
— Если вы о качестве, — благодушно заметил Ричард, — то мне кажется, нет на свете воинов, сравнимых с рыцарями-иоаннитами.
— Может, оно и так, — невесело произнес Томас. — Только вот количество, увы, за султаном. А скажи мне, Ричард, — кольнул он взором эсквайра, — что, по-твоему, важнее: количество или качество? С твоей точки зрения как воина?
Вопрос прозвучал как-то выспренно, с пресловутым превосходством старшего, о чем Томас тут же пожалел. Ричард, скорее всего, затеял этот расхожий обмен фразами лишь из учтивости, а он тут к нему со своими переживаниями, да сразу нахрапом.
Ричард, поджав губы, уставился на стены Сент-Анджело. Как известно, самая практичная форма извинения — это сменить тему разговора. И Томас к ней прибег:
— Как у тебя сегодня рука?
— Болит меньше, — не отводя взгляда от стен, натянуто ответил Ричард.
— Ты каждый день менял повязку?
— Как велели.
— И признаков загноения нет?
— Нет.
— Вот и славно, — кивнул Томас.
Какое-то время — довольно продолжительное — ни один из них не отходил от борта галеры, упорствуя таким образом в молчаливом противостоянии. Томас буквально кожей чувствовал клокочущее в его спутнике гневное напряжение, даже ненависть, но извиниться в открытую было недопустимо, да и бесполезно. А потому Томас повел себя так, будто находился здесь один, и стал задумчиво оглядывать панораму гавани, которая сейчас как раз открывалась по обе стороны испанского флагмана. Остальные галеры ровным строем держались за ним и невесомо скользили по матовой глади бухты, в грациозной симметрии касаясь поверхности веслами. Когда флагман поравнялся с передовой башней, на Сент-Анджело приветственно бухнула пушка, которой спустя минуту откликнулась одна из галер — сыто-ворчливым перекатом одного из орудий, призрачным эхом расплывшимся над водами. Потревоженная гулом, в гаснущее небо взвилась серебристо-воздушная стайка чаек.