Меч и ятаган
Шрифт:
— Они наступают.
— Тогда, я надеюсь, де Роблесу хватит благоразумия отойти к Биргу до того, как его обойдут с фланга.
— Он знает, что делает, — успокоил Томас.
Француз обернулся после короткой паузы:
— Ну да, разумеется. Вы же с ним сражались бок о бок, до того как…
— До того как меня обязали покинуть Орден. Да, я его знал. Превосходный солдат. Он не допустит опрометчивого риска.
— В отличие от вас.
Томас резко обернулся:
— Я чувствую, вы меня не прочь о чем-то расспросить? В таком случае извольте, пока нас не отвлекает неприятель.
Ла Ривьер беззлобно хохотнул.
— А я, оказывается, нашел в ваших доспехах щель… Хотя в отношении меня, сэр Томас, вы можете не беспокоиться. Я не такой блюститель святости, как некоторые другие члены Ордена. Меня в его ряды привела возможность сражаться. Это мой призыв. Если откровенно, то, по моему мнению, единственная ваша оплошность в романе с той итальянкой — это то, что вы не сумели отвертеться.
— В самом деле? — холодно удивился Томас. — А я-то думал, моя оплошность в том, что я не смог удержаться в канонах рыцарской чести.
— Да будет вам. Те каноны в последние годы стали куда как гибкими. Жаль, что ваш тогдашний, э-э… проступок не произошел лет хотя бы через десять. Сомневаюсь, чтобы уже тогда кому-нибудь взбрело в голову отлучать вас от Ордена.
— Вы так полагаете?
— Я это знаю. И вообще в той безрадостной истории кроется больше, чем вам самому известно.
Интересно, что француз хотел этим сказать. Причем таким фривольным тоном… Лучше не попадаться на эту удочку. Тем более что враг близится и пора возвращаться к своим.
— Идемте, нам пора.
Пригнувшись, они отползли от камней, после чего припустили обратно к месту засады. Восточная закраина неба уже нежно светлела; к той поре, как враг поравняется с их позицией, первые лучи солнца начнут слепить глаза, мешая различать в том числе и признаки опасности. Хорошо, что по приближении никто из сидящих в засаде не обнаружил себя ни видом, ни звуком; лишь в последний момент из-за стены постройки высунулась взъерошенная блондинистая макушка фон Гарштайнера.
— Ну что, идут? — оживленно спросил баварец.
— Идут, — с улыбкой подмигнул ла Ривьер. — Ох и работы сейчас будет…
Все это фиглярство слегка коробило Томаса. Был в этом оттенок некоего безрассудства, способного сказаться на успешности дела. Надо не шутки шутить, а готовиться к бою. Задача, которую ставил перед ними ла Валетт, основывается на выдержке, скрытности и гибкости — в том числе готовности отступить сразу же, как только стычка начнет склоняться в пользу превосходящих сил неприятеля. К тому же им приказано взять «языков», а не самим стать таковыми.
Забрав обратно коней, Баррет с ла Ривьером примкнули к оруженосцам, что располагались слева. Рыцари под командованием Гарштайнера находились на правом фланге, отделенные линией стрелков. Люди стояли наготове, в напряженном ожидании врага. Томас украдкой глянул на Ричарда, который в нескольких ярдах пригнулся за валуном, держа руку на рукояти меча.
Ждать пришлось недолго. На вершине гребня появился одинокий силуэт и осторожно тронулся вдоль дороги, попеременно вглядываясь то в одну сторону, то в другую. На голове кругленький шлем с острием, в руке копье. На подходе к подворью басурман приостановился и в очередной раз внимательно огляделся. Был момент незыблемой уверенности, что турок смотрит прямо на него; Томас застыл, ожидая, что тот сейчас поднимет тревогу. Но враг повернулся, вызвав у рыцаря тихий вздох облегчения. Вдали, там, где находился со своим отрядом де Роблес, крепли звуки боя, что весьма кстати скрадывало случайное ржание лошадей или пристукивание копыта по камню. Османский лазутчик внезапно оставил дорогу и вошел в брошенный дом. Слышно было, как он там возится — с мебелью, что ли, — после чего наружу он вышел с парой табуреток. Отойдя недалеко, сломал одну табуретку о стену жилища и взялся разводить огонь.
Между тем край неба уже золотился. Подавшись к французу, Томас прошептал:
— Если он останется здесь, то с восходом увидит нас. Нам надо от него избавиться.
— Его можно взять в плен, — предложил шепотом Ричард. — И вернуться в Биргу.
— Нам нужен офицер, — воспротивился ла Ривьер. — А врагу нужен жестокий урок. Хотя сначала, вы правы, надо заняться им.
— Я готов, — тихо произнес Ричард.
Томас покачал головой.
— Нет. Оставайся здесь. Пойду я.
Ла Ривьер секунду смотрел с каким-то шутливым удивлением, после чего кивком указал в сторону дома:
— Что ж, мой английский друг. Гостям перечить не принято, так что милости прошу.
Вынув кинжал, Томас на полусогнутых ногах тронулся вперед, осторожно пробираясь сквозь искривленный кустарник, за которым скрывался левый фланг засады. Впереди лазутчик продолжал возиться с костром: составлял деревяшки грубой пирамидкой, разрывал принесенное из дома тряпье, вставлял его в зазоры. От своего занятия он то и дело отвлекался: цепко поглядывал то в сторону бухты, то в сторону гребня, очевидно, в ожидании товарищей. Томас добрался до какого-то не то амбара, не то сарая и, медленно его обойдя, выглянул из-за угла: как там лазутчик.
Когда костерок был разведен, турок выпрямился, расправил плечи, а затем прошел через двор и оперся локтями на невысокую стенку дороги, подставляя таким образом спину. Томас для подстраховки секунду подождал; лазутчик не двигался. Вместо этого он посмотрел в обе стороны дороги и уставился в сторону Мдины, где на фоне розового рассветного облачка темнел церковный шпиль. Томас перехватил кинжал для удара и стал крадучись подбираться к турку, чутко пригнувшись и ногу при каждом шаге ставя постепенно, чтобы под башмаком не хрустнул ни один камешек. Трескотня на востоке постепенно шла на спад — так, отдельные прощальные выстрелы; видно, де Роблес со своими, сделав дело, постепенно откатывался к Биргу. И тут, когда Томаса от лазутчика отделяло шага три, не больше, глаз уловил невнятное шевеление слева — как оказалось, над гребнем выплывал чужой штандарт. Но заметил это и турок, который вполоборота обернулся в ту сторону. А обернувшись, увидел и Томаса. Глаза сарацина изумленно округлились.
Глава 25
Времени на раздумья не было. Томас метнулся вперед, чуть отводя кинжал в готовности нанести пружинистый удар. Растерянность лазутчика продлилась лишь секунду. Он вскинул левую руку для защиты лица, а правой схватился за желтоватую, слоновой кости рукоятку своего ножа. Тонкое кривое лезвие вышло из ножен как раз в момент удара Томаса.
Выпад не был рассчитан на поединок и лишен всякого изящества — просто бросок, цель которого смять врага и сбить его наземь. Сложения турок был худощавого и от удара отлетел к стене. Кинжал прошил одежду и плоть; лазутчик ахнул от боли. Однако лезвие угодило в ребра: обильно брызнула кровь, но только и всего. Со злобным рыком лазутчик рубанул ножом. Изогнутое лезвие отскочило от стального наплечника; при этом кончик кинжала скребнул Томасу по волосам, пребольно царапнув макушку. Рыцарь ударил снова, и на этот раз лезвие вошло лазутчику в живот. Басурман утробно застонал и с неожиданной силой выхлестнул кулак прямо Томасу в лицо. В глазах вспыхнуло, и Баррет шатнулся назад, подальше от кривого лезвия. Но под пятку предательски попал камушек, и наш рыцарь грянулся на спину, да так, что занялось дыхание.