Меч королевы
Шрифт:
Но коротышка снова заговорил с ней, медленно, терпеливо, и стыд прошлой ночи отступил на задний план. Воин старательно разбивал слова на слоги. Харри глубоко вздохнула и стала повторять за ним. На сей раз промелькнувшее выражение определенно напоминало улыбку, хотя девушка ни за что не заметила бы ее, не наблюдай она за его лицом столь пристально. Он поправил ее акцент, она повторила фразу снова, и на сей раз явно правильно, поскольку он поклонился, приложил руку к груди и произнес:
– Матин.
Она повторила за ним: «Матин». Она уже знала, что так его зовут. Корлат обращался к нему по имени, а воин отвечал. Затем он протянул руку, пока кончики его пальцев едва не коснулись ее ключицы.
– Харри, – сказала она, думая, что краткая версия ее невозможного имени избавит их обоих от затруднений.
Ричарда рядом не оказалось, и некому было выразить неодобрение.
– Хари? – повторил он, слегка опешив.
Она кивнула и отвесила небольшой поклон.
Тот день, должно быть, показался Матину долгим. Харри знала, что он один из восемнадцати Всадников, однако до заката он занимался лишь ею. Водил по лагерю, трогал разные предметы и произносил их названия. Также она выучила несколько полезных универсальных глаголов и имена половины людей, сидевших за Корлатовым столом. По крайней мере, слышала их и старалась запомнить. Фарана и Инната она уже знала, поскольку выловила их имена из речи Корлата, как и Матиново. Будучи представлены, они посмотрели ей в глаза и молча поклонились, словно видели ее впервые. Как будто эта девушка не имела никакого отношения к неуклюжему багажу, прихваченному их королем из города Чужаков несколько недель назад. У Форлоя на подбородке красовался шрам. Дапсим ездил на черной кобыле, которая выигрывала скачки, часто устраиваемые по вечерам, пока остальные всадники не запретили ей участвовать.
Ни в этот день, ни в следующий Корлат не показывался. Лагерь оставался на месте, под сенью гор, хотя вечерние костры снова стали небольшими и песни больше не звучали. Охотничьи звери уходили каждый день и возвращались, нагруженные куда более разнообразной добычей, чем из пустыни. Харри узнала, что Наркнон охотится в одиночестве и славится тем, что ни одному другому зверю к себе приближаться не дает. Время от времени кошка водила дружбу с человеческими существами, но проявляла в такой дружбе крайнюю избирательность. Харри чувствовала себя польщенной. Дни шли, худые лица и бока разглаживались и у людей, и у зверей, но Наркнон все равно выклянчивала кашу.
Каждое утро Матин приходил за Харри после завтрака. К концу третьего дня она уже разговаривала фразами – простыми, с трудом и махнув рукой на грамматику. А заодно обнаружила, что отдельные горские слова просачиваются в ее островной лексикон и застревают там. Несколько человек, помимо Матина, с кем она пыталась разговаривать, останавливались выслушать ее и ответить. Она перестала быть невидимкой, и это радовало больше всего.
Особенности языка завораживали ее. В нем имелось, например, несколько слов для разных видов походного жилья. Большой королевский шатер, с его внутренней рощей опор, назывался зотар. В лагере он был единственный. Шатры поменьше, где размещалось большинство людей, назывались баркаш, конюшенные тенты назывались питуин. Еще несколько терминов, в которых она толком не разобралась, относились к способу изготовления шатра, количеству углов в нем, материалу и так далее. Далгутом назывался дешевый, плохо сделанный тент. В королевском лагере далгутов не наблюдалось, и назвать чужую палатку далгутом, если она таковой не являлась, считалось глубоким оскорблением.
На утро четвертого дня Корлатова отсутствия Харри проснулась раньше обычного и, несмотря на протесты Наркнон, вышла полюбоваться на серую дымку на востоке, возвещавшую стремительный пустынный рассвет. С неба лилась песнь пустынного жаворонка, маленькой пестрой коричневой птички, которую горцы называли бритти. Лагерь уже шевелился. Несколько человек, чьи имена ей удалось запомнить, приветствовали ее как Хари-сол. Это обращение она слышала последние два дня и гадала, является оно выражением уважения, определением или способом растянуть имя, встреченное, как ей казалось, без особого одобрения.
Ранний свет хлынул в горы, деревья и скальные хребты постепенно проступили из теней и обрели индивидуальность. Харри не замечала возвращения Корлата и трех его товарищей, пока они не выехали в центр лагеря.
Заслышав знакомый голос, она развернулась на пятках, но тут же отвлеклась. Корлат по-прежнему восседал на Огненном Сердце. Жеребец застыл неподвижно, словно громадный красный валун, а рядом с ним стоял другой конь. Высокий, как Огненное Сердце, и тоже жеребец, но золотой, такого же оттенка, как языки пламени, плясавшего в костре три ночи назад. Харри молча направилась к ним, ее босые ноги утопали в еще холодном песке, но гнедой конь повернул голову и взглянул на нее. Она слышала, как Корлат что-то прошептал при ее приближении, и по его слову конь шагнул ей навстречу и опустил голову. Она заглянула в спокойные темно-карие с красноватым отливом глаза, подняла руки, сложила их чашкой и почувствовала теплое дыхание, а пальцев ее коснулся мягкий нос.
Корлат громко произнес несколько слов. Тут же появился конюх с прошитым красной нитью седлом из золотистой кожи всего на несколько оттенков темнее коня и аккуратно водрузил его на спину гнедому. Конь не обратил на него внимания, даже золотой шкурой не дернул, когда седло легло на место. Он взял губами пальцы девушки и положил ей щеку на плечо.
– Я привел его для тебя, – сказал Корлат.
Она подняла глаза и поймала на себе его пристальный взгляд.
– Похоже, я сделал правильный выбор. – Он улыбнулся.
Одетый в коричневое человек подтянул подпругу и встал в сторонке с выжидающим видом.
– Ну же, испытаем его в деле, – предложил король.
И только когда ее забросили в седло, когда она почувствовала, как подрагивает под ней громадный конь, когда ноги нашли свое место на длинных мягких крыльях попоны, Харри сообразила, что Корлат обратился к ней на горском наречии.
Утро выдалось роскошное. Прекраснее всех виденных ею с тех пор, как она проснулась встрепанной кучей тряпья с подветренной стороны маленькой чахлой дюны. Прекраснее всех виденных ею с тех пор, как она покинула Острова.
– Его зовут Золотой Луч, – сообщил Корлат по-островному.
– Золотой Луч, – повторила она и перевела: – Цорнин.
Корлат послал Огненное Сердце вперед длинной рысью, словно они собирались нырнуть в рассвет. Стоило ей стиснуть коленями бока большого гнедого, как тот бросился следом. Первые минуты Харри волновалась, что ей не хватит мастерства, и опасалась силы большой лошади. Но вскоре обнаружила, что они с конем неплохо понимают друг друга. Ее накрыло волной стыда пополам с благодарностью за время и терпение, потраченные на нее добрым Красным Ветром. И в то же время она испытывала некоторую неловкость – слишком просто ей все давалось, слишком охотно она все усваивала. Но стоит ли отравлять затяжными сомнениями такую захватывающую красоту? Разве не заслужила она награды за все синяки на теле и на душе, заработанные в последние недели? Для нее не было ничего лучше, чем ощущение гривы Золотого Луча, омывающей ее руки.
Когда солнце оказалось почти над головой и его лучи, отражаясь от яркой шеи Цорнина, начали слепить глаза, а пустоту в желудке уже невозможно стало игнорировать, Корлат сказал:
– Достаточно.
И развернул Огненное Сердце обратно к лагерю.
Золотой Луч ждал ее знака. Харри постояла с минуту, сначала глядя на удаляющийся от них трусцой круп Огненного Сердца, затем вверх, где высоко над головой парил в восходящем потоке воздуха бурый ястреб. Просто желая испытать пределы своей власти, она коленями повернула коня наполовину влево и резко послала его в галоп. Только он набрал максимальную скорость, как она заставила его перейти на мягкую рысь. Затем описала круг и послала его вслед за Корлатом, а тот придержал своего коня, чтобы понаблюдать за ее выкрутасами. Они остановились рядом с Огненным Сердцем и его всадником, и два жеребца кивнули друг другу. Корлат же ничего не сказал, хотя Харри ожидала нотации за легкомыслие и уставилась на холку Золотого Луча. И резко вскинула глаза, услыхав звон металла о металл. Король извлек из висящих на боку ножен свой меч.