Меч королевы
Шрифт:
Они ехали весь день, останавливаясь только поесть да снять на несколько минут седла с коней и протереть им спины насухо. Чтоб снова оказаться в седле, Харри каждый раз приходилось искать подходящий валун и залезать на него. Услужливые люди в коричневом, опускавшиеся на колено и подставлявшие ей сложенные чашкой руки, остались далеко. Золотой Луч, в свою очередь, явно считал исполняемый всадницей ритуал весьма странным. Сначала подзывает, затем лезет на кучу камней и только потом садится на спину.
– Это первое, чему я научу тебя, – сказал в один из привалов Матин. – Смотри.
Он положил руки по краям седла и взлетел в него, скользнув правой ладонью по задней части седла и изящно убрав ее с дороги, как только оторвался
– Я так не могу, – вздохнула Харри.
– Сможешь, – ответил Матин. – Попробуй.
Харри попробовала. Спустя несколько попыток Золотой Луч прижал уши и спрятал хвост между ног. Тогда Матин разрешил ей найти небольшой камень, всего в несколько дюймов высотой, и заставил продолжать попытки. Цорнин сначала заартачился, не желая снова подвергаться дурацким шуткам, но потом все же подошел, покрепче расставил ноги, и Харри таки забралась в седло.
– Вскоре ты сможешь делать это с земли, – пообещал Матин.
«И это только начало», – подумала несчастная. Запястья и плечи болели. Хотя бы Золотой Луч не держал зла. Как только она снова оказалась на нем верхом, уши у коня встали торчком и он сделал несколько танцующих шагов.
Ехали все время в гору, пока у Харри ноги не заболели – чтобы не сползать с седла на круп коня, приходилось постоянно наклоняться вперед. Матин раскрывал рот, только чтобы заставить ее отрабатывать взлет в седло на каждом привале. И она наслаждалась тишиной. Местность вокруг изобиловала новыми для нее видами. Харри пристально рассматривала их все: торчавшую из дерна серую скалу с красными прожилками, оттенки травы от бледно-желто-зеленого до темно-зеленого, почти фиолетового, и форму травинок. Листья почти фиолетовой травы, если то была трава, имели широкие основания и узкие закругленные кончики, но вьючная лошадь с удовольствием щипала их. Верховым же коням воспитание мешало последовать ее примеру даже после стольких дней сухого пустынного корма. Мелкие розовато-белые цветочки вроде любимых леди Амелией пимчи, но с бульшим количеством лепестков, вырывались из трещин в скалах. Крохотные полосатые коричневые птички, похожие на воробьев, чирикали, перепархивали со скалы на скалу и проносились над головой у коней.
Время от времени Матин оборачивался, и его старое сердце согревалось при виде чужестранки, с откровенным наслаждением озирающейся вокруг в новом для нее мире. Похоже, келар подал Корлату не такую уж плохую идею. Хотя вначале, когда Корлат изложил Всадникам план отправиться обратно в поселок Чужаков и украсть девушку, все это старику очень не понравилось.
Они разбили лагерь в высоком узком конце небольшой долины. Харри решила, что это место знакомо Матину давно. Из земли бил родник. Рядом с ним они и поставили две крохотные палатки, называемые тари, такие низкие, что Харри забиралась в свою на четвереньках. В нижнем и более широком конце долины ручеек разливался и превращался в пруд. Коней как следует протерли, накормили овсом и выпустили.
– Иногда, далеко от дома и в маленьком лагере, спутывать наших коней необходимо, – пояснил Матин. – В табуне им веселее. Но Золотой Луч теперь твой конь и не покинет тебя, а со Всадницей Ветра мы вместе уже много лет. Вики же, вьючная лошадь, останется со своими друзьями. Ведь даже маленький табун лучше одиночества.
Матин, обиходив лошадей, занялся ужином, а Харри задержалась, расчесывая Золотому Лучу гриву и хвост. Она возилась еще долго после исчезновения последнего намека на колтуны. При всей усталости ее радовала необходимость заботиться о коне самой, радовало отсутствие конюха, способного отнять у нее это удовольствие. Наверное, и она когда-нибудь научится запрыгивать в седло, как Матин. Спустя некоторое время Харри оставила коня в покое и, не имея других занятий, нерешительно приблизилась со щеткой к Всаднице Ветра. Кобыла подняла голову в легком удивлении, когда девушка принялась за длинную гриву над холкой. Кобыла нуждалась во внимании не больше, чем Золотой Луч, но не возражала. Однако, когда Матин протянул Харри полную тарелку, девушка бросила щетку и сразу подошла. Она съела все и заснула, едва донеся голову до подушки.
Ночью Харри проснулась от неожиданной, хотя и знакомой тяжести на ногах. Наркнон подняла голову и басовито заурчала, когда девушка пошевелилась.
– Что ты здесь делаешь? – удивилась Харри. – Тебя не приглашали, а кое-кто в Корлатовом лагере вовсе не будет доволен твоим отсутствием на очередной охоте.
Наркнон, не переставая урчать, по-кошачьи перетекла вдоль Харри и, вытянув большую хищную голову и обнажив блестящие клыки длиной в палец, очень нежно куснула подругу за подбородок. От урчания на таком расстоянии у девушки завибрировала черепная коробка, а от деликатного укола зубов на глаза навернулись слезы.
Матин сел, услышав голос подопечной. Из завешенного входа палатки торчал хвост Наркнон, и кончик его безмятежно сворачивался и разворачивался.
Харри не поверила своим ушам – она услышала смех Матина. Ей и в голову не приходило, что учитель умеет смеяться.
– Они догадаются, куда она направилась, Харизум-сол. Не переживай. Ночью холодно, и еще похолодает. Будь же благодарна товарищу по ночлегу, прежде чем мы покинем это место. Жаль, ни один из нас не умеет охотиться с ней. Ее ловкость пригодилась бы. Спи давай. Завтра тебе предстоит очень длинный день.
Харри легла, улыбаясь в темноте деликатности наставника: «Ни один из нас не умеет охотиться с ней». Мысль об уроках с этим человеком уже не так пугала. Особенно теперь, когда выяснилось, что он способен смеяться. На душе стало легче, и девушка скоро заснула, а Наркнон, осмелев от простоты маленького лагеря и крохотной палатки, вытянулась во всю длину возле своего любимого человека и заснула, сунув голову Харри под подбородок.
Харри проснулась на рассвете с ощущением неизбежности происходящего. Идея выкатываться наружу так скоро не привлекала ее разум ни в малейшей степени, но тело вскочило на ноги и принялось разминать мышцы прежде, чем хозяйка успела возразить. Все шесть недель, проведенные ею в этой долине, прошли примерно в том же духе. Нечто присущее этому месту завладело ею и проникло в самые потаенные глубины ее личности. Харри не думала – она действовала. Руки и ноги жили сами по себе, голова почти не успевала осознавать, чем они заняты. Опыт был жутковатый, поскольку Харри с детства привыкла как следует все обдумывать. Собственная подвижность ее завораживала, но в то же время казалась не совсем своей. Наверное, ее вела леди Аэрин.
Вдобавок Матин, как она выяснила, что-то подсыпал ей в еду. У него имелся пакетик, набитый пакетиками еще меньшего размера, живший в одном свертке с кухонными принадлежностями. Большая часть этих мешочков содержала безвредные травы и приправы. Харри узнавала их по вкусу, если не по названию. О новых специях, с тех пор как впервые попробовала горскую кухню, она расспрашивала, пока Матин растирал их меж пальцев, прежде чем высыпать в рагу. От их пряного аромата щипало в носу и наворачивались слезы. Страх перед Матином как перед пугающим незнакомцем уходил, уступая место привязанности к прекрасному, пусть иногда властному учителю. И из Харри посыпались вопросы обо всем на свете. Она усвоила, что во время готовки наставник пребывает в более благодушном настроении, чем когда-либо.
– Дерт, – мог ответить он на вопрос о крохотной кучке зеленого порошка на его ладони, – растет на низком кустарнике, на листе по четыре лепестка.
Или:
– Нимбинг – растертые сухие ягоды растения, по имени которого он назван.
Но когда Харри спрашивала про серую пыль с густым неописуемым запахом, Матин с непроницаемой миной отсылал ее драить безупречно чистую сбрую или носить совершенно ненужную воду. Когда он проделал это в четвертый или пятый раз, Харри уперлась: